Читаем Невидимая птица полностью

Если в поэзии можно пользоваться литературной реминисценцией, то только при условии, что она полностью отвечает за себя. «Смерть Ивана Ильича» меньше всего дает права пользоваться ею для литературной игры, для рифмы ча – ча.

Я начал с того, что признал за Л. Червинской несомненную талантливость. Она в полной мере сказалась и в ее последней книжке. В ней есть несколько вполне поэтически законченных и безупречных стихотворений (напр., «Все помню…»), в ней есть безошибочная поэтическая интонация, наконец, что уже самое большое достоинство – авторская индивидуальность и неповторимость. Но хвалить поэта сложившегося – пустое занятие. С ним надо обращаться как со взрослым, которому уже самому пора знать себе цену.

Когда думаешь о современной эмигрантской поэзии, то прежде всего является мысль о ее взрослости . Бесспорно, общий уровень эмигрантской поэзии сейчас очень высок. И пусть о поэзии эмиграции знает очень ограниченный круг, а европейский читатель и вовсе не имеет о ней представления; мы-то сами для себя должны осознать этот рост эмигрантской поэзии, и мы вправе этим гордиться.

Но именно эта взрослость налагает на поэзию эмиграции особенную ответственность. Ей ничего не нужно прощать, к ней можно и должно быть требовательным; всякое снисходительное полупризнание или похваливание было бы для нее оскорбительным. И если отдельные поэты слишком близко принимают к сердцу тот или иной отзыв о них, то это свидетельствует только о том, что они сами еще не научились с должным уважением относиться к своему творчеству. Литературные расхождения не исключают взаимного уважения, и острое слово в полемике не равно личному оскорблению.


Прага, 6 апреля 1938.

Газета «Меч». Варшава-Париж. 1938, № 17 (203).


Вера Булич. О зарубежной русской поэзии 1937 г.


<…> Полной противоположностью двум вышеназванным поэтам <Софии Прегель и Туроверову – В. К.> является Лидия Червинская в ее второй книге стихов «Рассветы». У нее нет ни малейшей склонности к описательности в поэзии, внешний мир – природа – в ее стихах почти совершенно отсутствует, лишь кое-где мелькает скупо намеченный, незаконченный городской пейзаж. Ее взгляд обращен всегда внутрь себя. Раздумье над собой, сумеречные настроения, негромкие слова характерны для ее поэзии. Ярких образов она сознательно избегает, ее материалом являются не краски, а тушь, черно-белые полутона. Избегает она и музыкальной взволнованности стиха, обращая главное внимание на разговорную интонацию. С этой целью – для придания интонации большей живости, правдоподобия и разнообразия – она часто разбивает четырехстрочную строфу, то оканчивая стихотворение наподобие сонета, то вводя лишнюю строку, то обрывая себя на полуслове и вызывая таким образом неожиданный эффект. Заметно в стихах Червинской и стремление к лаконичности афоризма:


Как малодушно слушаться советов…Жизнь ошибается – судьба всегда права.


Свобода… как это условно.Один и очень узкий – путь.


В стихах Червинской видна тщательная, вдумчивая работа и большое мастерство: искусные, порой искусственные строчки, умело оживленные верной интонацией, передают настроение «городского сердца». «Рассветы» Лидии Червинской не обозначают кануна. Рассвет для нее только смешение тьмы и света, завершение бессонной ночи, а не начало нового дня.


В жизни, наконец любимойБашне места нет.В той, что выдумана нами,Мы бессонными ночамиСторожим рассвет.


Главное для нее именно передать эту полутень, полусвет, неясность контуров, расплывчатость ощущений, незавершенность чувств. Мир Червинской – мир теней, «выдуманная жизнь».


– Тень горя, как другие тени,Не есть, а будет и была.


– Не любовь, а только тень от тени,Той, что называется земной.


— … наши тениОпять скрестились на мгновенье.


– Неубедительною теньюВстает рассвет


Червинской свойственна половинчатость, раздвоенность ощущения. Для нее характерны такие стихи:


– Осень – не осень. Весна – не весна.Попросту полдень зимой…


– Знаю не зная. Люблю – не любя.Помню – не помня тебя…


или слова, как «почти», «может быть»:


-Это похоже почти на сознание,Это похоже почти на признание.


– Может быть, это измена случайная,Может быть, радость мучительно-тайная.


Перейти на страницу:

Все книги серии Серебряный пепел

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение
Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века
Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века

Так уж получилось, что именно по текстам классических произведений нашей литературы мы представляем себе жизнь русского XVIII и XIX веков. Справедливо ли это? Во многом, наверное, да: ведь следы героев художественных произведений, отпечатавшиеся на поверхности прошлого, нередко оказываются глубже, чем у реально живших людей. К тому же у многих вроде бы вымышленных персонажей имелись вполне конкретные исторические прототипы, поделившиеся с ними какими-то чертами своего характера или эпизодами биографии. Но каждый из авторов создавал свою реальность, лишь отталкиваясь от окружающего его мира. За прошедшие же столетия мир этот перевернулся и очень многое из того, что писалось или о чем умалчивалось авторами прошлого, ныне непонятно: смыслы ускользают, и восстановить их чрезвычайно трудно.Так можно ли вообще рассказать о повседневной жизни людей, которых… никогда не существовало? Автор настоящей книги — известная исследовательница истории Российской империи — утверждает, что да, можно. И по ходу проведенного ею увлекательного расследования перед взором читателя возникает удивительный мир, в котором находится место как для политиков и государственных деятелей различных эпох — от Петра Панина и Екатерины Великой до А. X. Бенкендорфа и императора Николая Первого, так и для героев знакомых всем с детства произведений: фонвизинского «Недоросля» и Бедной Лизы, Чацкого и Софьи, Молчалина и Скалозуба, Дубровского и Троекурова, Татьяны Лариной и персонажей гоголевского «Ревизора».знак информационной продукции 16+

Ольга Игоревна Елисеева

История / Литературоведение / Образование и наука