Невидимая Россия

Павел хорошо знал парторга Максимову, это была неумная, очень хорошая девушка, выдвинутая благодаря своей партийности, — искренне хотевшая верить в коммунизм и раздавленная бесконечными партийными чистками и проверками. После ежовщины она стала истеричной и раздражительной, теперь на ней лежала неприятная обязанность учета не пришедших на демонстрацию и слежка за пришедшими. Каждое учреждение, входившее в колонну, строилось отдельно, разбиваясь на ряды по пять человек, причем в каждом ряду заранее назначался старший, на обязанности которого лежал надзор за тем, чтобы к ряду не примазался кто-либо посторонний и чтобы ни у кого из демонстрирующих не было в руках портфелей, свертков, зонтиков или палок. Все веселье, все демонстрирование «преданности и энтузиазма» строго регулировалось сверху. Лозунги, которые выкрикивались с трибун и писались на плакатах, транспарантах и знаменах, опубликовывались в газетах за день до демонстрации. Ничего выдумывать из головы было нельзя. Относительно нападок на очередных «плутократов», «прислужников капитализма» или «фашистов» давались специальные инструкции. Для собственного творчества масс оставалась только возможность, прождав несколько часов на улице, пройти через Красную площадь.

Наконец, впереди почувствовалось какое-то движение, начали устанавливаться в колонны.

— Вы, Павел Александрович, будьте в моем ряду, — тучный коллега по работе, вежливо улыбнулся.

— С удовольствием, — ответил Павел, становясь в ряд.

После долгого ожидания предстоящее движение радовало и оживляло. Где-то впереди заиграл военный оркестр, взвились знамена и колонна двинулась. В общем движении всегда есть нечто захватывающее и увлекательное, — когда же движется многотысячная толпа, она невольно тянет за собой каждого отдельного человека.

На балконе универмага, на углу Арбата, стояли члены Районного Совета, вожди небольшого калибра, выкрикивающие затверженные лозунги. Возбужденная движением толпа, почти не слыша лозунгов, грянула в ответ «ура» и прошла мимо. Было уже около двух часов. — Может быть, нас сразу же пропустят, — подумал Павел и, обернувшись к марширующему справа Феонову, спросил его мнения об этом.

— Может быть, — радостно ответил тот, выдавая этим свое небезразличное отношение к времени возможного возвращения домой.

Весь Арбат был пройден без остановки. С Арбатской площади колонна повернула вдоль Никитского Бульвара, свернула направо по улице Герцена, дошла до консерватории и… застряла. Опять началось бесконечное ожидание, и энтузиазм, как рукой сняло. Теперь сказывалось уже не нетерпение, не досада на бессмысленную трату времени, а настоящее утомление. Главный редактор незаметно «смылся» домой, в колонне нехватало теперь уже не пятнадцать человек, а человек тридцать; бедная девушка-парторг опять ходила по рядам с записной книжечкой и, стыдливо опуская глаза, проверяла списки.

От нечего делать, Павел вошел в здание консерватории. В просторном, украшенном колоннами гардеробе, связанном для Павла с самыми приятными воспоминаниями о симфонических концертах, грелась толпа народу; несколько студенток-консерваторок в красных узбекских костюмах, шурша яркими юбками и позванивая монистами и бубнами, репетировали национальные танцы — медленные, пряные, грациозные. Это было такое солнечное пятно на общем крикливом, красно-сером фоне демонстрации, что Павел забыл про усталость и невольно залюбовался экзотическим зрелищем. Вдруг толпа хлынула из вестибюля на улицу, вся улица текла народом, теперь чувствовалось, что уже больше остановки не будет — знамена, плакаты, транспаранты, портреты вождей торжественно плыли над головами людей: опять мощная стихия подхватывала и уносила индивидуальности.

Павел нагнал своих и стал в предназначенный ему ряд. Поток людей, выливавшийся на площадь перед Историческим Музеем, принимался в заранее подготовленные русла, состоявшие из ряда шеренг, специально для этой цели мобилизованных коммунистов, военных и НКВД. Подход к Красной площади и сама площадь были перегорожены как бы живыми заборами, делившими демонстрацию на десяток каналов; между каждым потоком стояли две шеренги спиной друг к другу и лицами к демонстрантам. Стихия моментально была рассечена, вытянута и обуздана. Мимо Павла мелькали суровые сосредоточенные лица стоявших в шеренгах людей, сверливших глазами каждого проходящего. «Быстрее!» — беспрерывно кричали они. Впереди колонны образовался разрыв длиною в сотню метров — непозволительная лысина в потоке людей, вливавшихся на площадь.