Невидимая смерть

Они сидели у костра, глядели на огонь и молчали. Пламя завораживало, как завораживает музыка. В глубокой тишине ночи, во всем уснувшем мире, казалось, бодрствовали только они, и не хотелось произносить никаких слов, потому что у счастья слов не бывает. Было и грустно, и радостно. В их короткой жизни судьба подарила эту щедрую ночь, и завтрашний день, и еще десять ночей, а потом грозу – последнюю, теплую, могучую грозу в угасающей осени, и огромную, жгучую радугу, разбросившуюся от горизонта к горизонту.

В этом девственном глухом лесу они прожили две недели, как в дикий пещерный век. Они дурачились, бегали наперегонки, лазали по деревьям, умывались в родниковой реке Волокуше и грелись у жаркого костра. Они ели кашу, приправленную дымом, и она казалась им необыкновенно вкусной. Они пекли лепешки из серой муки – пузырчатые, хрустящие, и, обжигаясь, съедали сразу. Они пили чистую, не травленную хлоркой воду – и легкий, туманный хмель, как вино, ударял в голову. Они были молоды и думали, что навсегда останутся такими, и что впереди будет много таких недель.

Нет, не знали они, что это был их последний отпуск на долгие годы вперед.

Глава третья Нечистые игры

«Сжигание – это специальность новой молодежи. Границы малых государств империи так же были превращены в пепел огнем молодежи. Это простая, но героическая философия: всё, что против нашего единства, должно быть брошено в пламя».

Из книги «Гитлерюгенд»

1

Вернувшись в Берлин, Юстин весь день бродил по улицам, выпил кружку любимого светлого пива с сиропом, посмотрел фильм «Индийская гробница», только что вышедший на экраны. Цвели каштаны и липы. На площадях батальоны штурмовиков готовились к первомайскому параду. Рабочее время, а народу было непривычно много, как в воскресенье. Сытые счастливые лица, улыбки, красивая одежда, крепкая обувь… В магазинах выбор невелик, однако достаточен, чтобы хорошо питаться и не думать о завтрашнем дне. О будущем пусть заботятся фюрер и партия – силы высшего порядка. Гитлер точно угадал стремление своего народа. Он дал всем работу, обеспечил одеждой, сосисками и хлебом, указал цель. За это его и принял народ, за это боготворит. «Вся сила Германии – в единстве народа с партией и вождем», – утверждает Геббельс. Он прав. Только зачем столько слов, барабанов, мишуры? Перебор рождает недоверие. Неужели там, наверху, не понимают этого? Впрочем, когда свободное слово в печати и радио подавлено, то правительство слышит лишь собственный голос, оно поддерживает в себе самообман, будто чувствует голос народа. Пока немцы находятся под властью лозунгов и политического суеверия. Надолго ли?

Юстина потянуло к столу. Надо написать статью о необходимости трезвости в оценке международной жизни, отнести ее к Хаусхоферу и продолжать работу в его журнале. Хватит хлюпать носом! Быстрым шагом он направился к трамвайной остановке.

Дома на письменном столе оставался такой же порядок, что и прежде. Хозяйка квартиры ревностно следила за этим. Ее покойный муж тоже был журналистом и не позволял передвигать даже малой бумажки. Начинал Юстин с обдумывания заголовка. В нем должна быть выражена сущность статьи. От удачного заголовка появлялись дельные мысли. Помня о том, что проблема – это сформулированная боль самой действительности, он четкой готикой вывел название: «Боль нации».

Но долго работать не пришлось. Зазвонил телефон:

– Юстин? Я несколько раз пытался связаться с вами. Где вы пропадаете?

– Я приехал сегодня утром, господин Пикенброк.

– Знаю, вам бы следовало немедленно сообщить о приезде.

– Меня никто не обязывал. Людгер сказал…

– Людгера забудьте! Сейчас буду у вас.

Пики, очевидно, говорил из своего радиофицированного «опеля». Не прошло и пяти минут, как в прихожей послышались его шаги. Юстин открыл дверь. В этот раз Пикенброк был в армейской форме, как и его спутник-майор. Пики представил:

– Беербаум. Запомните этого человека. С ним вам придется работать.

Обменялись рукопожатием. Беербаум вручил тяжелую картонную коробку, молча поклонился и исчез.

– Что это?

– Презент от меня капитану Валетти.

– Капитану?!

– Да. Звание уже утвердил Браухич.

Тем же манером, каким набрасывал шляпу, Пикенброк кинул на оленьи рога фуражку, расстегнул крючок на черном вороте френча.

– Конечно, я нарушаю уставные традиции, но в нашем ремесле они попросту вредят, – Пики развалился в кресле, вытянул ноги. – Что же вы не интересуетесь содержимым?

В коробке оказались две бутылки коньяка, яблоки и еще какой-то пакет. Юстин удивился:

– Откуда в апреле свежие фрукты?

– Представьте, несколько дней назад я срывал их в Севилье.

– С республикой в Испании покончено?

– Да. Теперь там наш человек – каудильо Франко.

– И в Праге тоже?

– Мы не бросаем слов на ветер.