Невидимка из Салема

Юлия посмотрела на Грима, который молча писал короткую записку, стараясь изменить свой почерк. Оставалось только поставить подпись. Он открыл ранее исписанную страницу в тетради. Там красовались те же рисунки и три колонки неразборчивой подписи. Наверху был приклеен листочек с оригиналом, как я понял позднее. Он изучил его еще раз, снова открыл записку в тетради и сделал пару быстрых движений, держа подпись в памяти. Затем вырвал лист и показал Юлии отлично сымитированный документ.

– Так сойдет?

– Прекрасно, – ответила она.

Йон сложил пополам записку и протянул ей.

– Они поняли, что мы давно их дурим таким образом, – взглянула на меня она. – В нашем классе даже собрание было на эту тему. Так что теперь нужно хорошо готовиться.

– Серьезно?

– Серьезно. – Юлия встала, еще раз сложила листочек и засунула в задний карман джинсов. – Я должна идти, скоро начнутся уроки.

– Увидимся дома, – сказал Грим.

– До встречи, – сказал я и попытался улыбнуться.

– Ага, – сказала Юлия и исчезла, выбравшись сквозь полуоткрытые двери гаража.

Он стрелял в птиц из пневматического ружья, мог чуять запах денег и подделывать подписи родителей. И его звали Грим. В моих глазах он все больше превращался в персонажа комиксов или героя фильмов. Но на самом деле Йон был совершенно обычным и настоящим.

– Кто-то же должен платить по счетам и подписывать документы, – сказал он, когда мы садились в школьный автобус до гимназии Рённинге. – Во всех семьях так заведено. Я подозреваю, что и в твоей тоже. Ничего странного, – он пожал плечами. – В нашем доме этим занимаюсь я, потому что больше никто об этом не помнит.

Все началось с того, что их мама забыла подписать документы из Государственной страховой кассы. Грим нашел их лежащими на кухонном столе. Их отец тогда был на больничном, и пришедшие бумаги касались их финансовой поддержки. К тому же там лежали неподписанные бумаги из структур по социальному обеспечению. Грим нашел образец подписи мамы, потренировался в своей тетради, уверенной рукой расписался в двух документах и отправил их по почте. Подобные вещи случались и в дальнейшем, и Грим рассказал Юлии, которая, в свою очередь, выложила все отцу.

– Он, конечно, безумно рассердился. В конце концов, это просто незаконно. Я не знаю… Но довольно скоро я уже лучше разбирался в их деньгах, чем они сами. Папа не умел, а мама болела и принимала лекарства, которые притупляли ее способность к концентрации. В итоге все делал я, платил по счетам и прочее – в сущности, только из-за Юлии, чтобы она… не волновалась, что ли…

Водитель автобуса включил радио, и в тишине, повисшей между мной и Гримом, зазвучала песня.

– Как больна?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты сказал, что твоя мама больна.

– А я разве не говорил раньше?

– По-моему, нет.

Грим вздохнул и посмотрел в окно.

– Когда родилась Юлия, мама впала в депрессию. Или что-то случилось с психикой, в любом случае. Врачи сказали, что это из-за родов. Она была… она пыталась… – Он долго молчал, сомневаясь. – Я злился, когда родилась Юлия. По крайней мере – так рассказывали, – мне тогда было не больше двух лет. Я злился, что все внимание доставалось ей. Однажды у мамы начался приступ психоза, я сидел на полу, а Юлия лежала и кричала. Говорят, такие вещи трудно сохранить в памяти, но я помню все до мельчайших подробностей. Я зашел в гостиную, где она сидела и кормила Юлию грудью. И вдруг просто положила ее на пол. Или выпустила ее из рук, или уронила, я точно не знаю и знать не хочу. Во всяком случае, она оставила ее лежать там. Папа был на работе, а я подобрал Юлию и сел на диван с нею на руках, пока она не прекратила плакать. На это ушло довольно много времени, или, может, мне так показалось. Я помню, как был напуган до смерти. Когда она, наконец, успокоилась, мама сказала: «Ну вот, теперь я снова могу ее взять». – Грим потряс головой. – Я не хотел отдавать ей Юлию. Глупо, ведь я тогда даже толком не умел говорить, но чувство беспокойства меня не отпускало. В конце концов, мама подошла сама, забрала ее у меня и продолжила кормить. Но я весь вечер просидел с ними, волнуясь и переживая. Папа так ничего и не узнал.

Он не знал толком, как продолжить.

– Через несколько лет, когда мне так и не удалось выяснить, падала ли она на пол, я начал беспокоиться и искать какие-нибудь признаки повреждений.

– Признаки чего? И каким образом ты искал?

– Ну, я рассуждал так: если бы она вправду упала, то могла получить сотрясение мозга. Я знал, что такие внутренние повреждения могут протекать бессимптомно и выявить их очень трудно. И тогда я начал следить за возможными проблемами с ее речью, памятью, способностями к обучению.