Невидимки

Первый факт, который я узнал о Джен, это то, что у нее порок сердца. Мне было восемь, я шел из школы домой, когда ко мне подошла девочка, которую я видел по соседству, — ее родители держали неподалеку китайскую забегаловку. Девочка заговорила со мной совершенно без всякого стеснения.

— У меня в сердце есть один секрет, — заявила она.

— Что у тебя есть?

— Секрет.

Она положила руку на солнечное сплетение.

— Сердце не тут. Оно вот здесь, — возразил я и похлопал себя чуть пониже левой ключицы.

— А у меня здесь, — уперлась она. — И у него есть секрет.

Я на минуту задумался.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Доктор сказал, я от этого могу даже умереть.

Голос у нее был совсем не грустный. Скорее, гордый за то, что она не такая, как все.

— Но может, я и не умру.

— А… — Я был в замешательстве. — Он сказал, что это секрет?

— Сказал.

Она сосредоточенно нахмурилась.

— Может, и не секрет, — призналась она наконец. — Но он очень-очень тихий. Его можно услышать, только если приложить к нему змею.

У нее были непроницаемо черные глаза и блестящие черные волосы, подстриженные под прямое, какое-то поразительно геометрическое каре с челкой. Ее волосы меня буквально заворожили; никогда в жизни я не видел таких прямых и блестящих, таких кукольных волос.

— Ладно, пока. — И она убежала в боковую улочку.

Ее родители приехали из Шанхая, спасаясь от революции. Джен была в семье младшим ребенком. И она не поняла слова «порок», а из объяснений матери уяснила только, что это что-то плохое, что надо скрывать. Секрет, о котором если и можно говорить, то только шепотом.

После той случайной встречи я время от времени видел ее на улице, но мы больше не разговаривали. Мы ходили в разные школы и вращались в разных кругах. Лишь много лет спустя, когда мы оба уже уехали от родителей и приезжали их навестить, мы снова столкнулись друг с другом — почти на том же самом углу, что и в ту нашу давнюю встречу. Ее изумительные волосы по-прежнему оставались такими же черными и блестящими, только теперь они были стянуты в узел на затылке, из которого во все стороны торчали колючие вихры; раскосые глаза были накрашены ярко-фиолетовыми тенями. Тогда, во времена хиппи, это было очень необычно. Выглядела она фантастически. Я не мог вспомнить ее имени.

— Меня зовут Джен!

Она слегка надулась, как будто обиделась, но я вовсе не хотел ее задеть.

— Зато я помню, что у тебя порок сердца. Ты называла его секретом в твоем сердце.

Ее глаза изумленно распахнулись, и она расхохоталась:

— А ты, значит, тот самый цыганенок!

Я кивнул. Мы оба улыбались.

— Мои родители много лет не разрешали мне играть и бегать. Я даже какое-то время была толстухой.

— Но теперь с тобой все в порядке?

— Я и раньше была не настолько ужасной!

— Ну, то есть… я имею в виду твое сердце. С твоим сердцем все в порядке?

— Наверное. Порок исправился. Вообще-то, я крепкий орешек.

Это было еще слабо сказано.

Тогда-то все и началось, хотя встречаться мы стали только через пару лет. У нее был парень; они вместе учились в художественной школе. Такой весь из себя богемный тип, куда там мне. У меня тоже была подружка, хотя сейчас я не могу вспомнить точно, с кем именно из длинной череды девиц я тогда встречался. Но в конце концов мы с Джен все-таки оказались вместе, потому что именно так и происходит, когда встречаешь того единственного человека, с которым все обретает смысл, который знает, о чем ты думаешь, еще до того, как ты произносишь это вслух, за которого ты можешь закончить любую фразу, и он даже не будет возражать.

Нет, не так. Это звучит слишком пресно. Я влюбился в Джен, потому что она была моей половинкой, а я — ее половинкой. Нам не было нужды ничего обдумывать: разумеется, мы съехались. Разумеется, в один прекрасный день пошли и поженились, никому ничего не говоря, потому что представляли, как будут неодобрительно закатывать глаза наши родственники (в большей степени ее, чем мои), — так что мы отправились в мэрию тайком, хихикая, как школьники. У нас и тени сомнения не возникало. Мы жили республикой из двух человек, общались на своем собственном языке и подчинялись своим собственным законам. Что тут еще можно сказать? Говорить про счастье скучно.

Наверное, все было слишком идеально. Наверное, мы были слишком замкнуты друг на друге, слишком хорошо нам было вдвоем. Не знаю, правда не знаю. Видит Бог, я очень часто об этом думал: как может человек, которому ты доверяешь больше, чем себе самому, предать тебя? А ведь я ни о чем не догадывался. Забавно: частный детектив, тот, кто каждую неделю выводит на чистую воду неверных жен и мужей, даже не подозревал о том, что его собственная жена изменяет ему.