Невидимки

Стеф Пенни НЕВИДИМКИ

Посвящается М.

I ГРАЖДАНСКИЕ СУМЕРКИ ВЕЧЕР

1

Больница Святого Луки

Очнувшись, я не могу вспомнить ровным счетом ничего, кроме одной вещи. Да и ту не то чтобы твердо: я лежу на спине, а верхом на мне скачет какая-то женщина. И подозреваю, все закончилось до обидного быстро, хотя, в общем-то, я продержался. Штука в том, что я осознаю собственные ощущения, но совершенно не представляю, что и как выглядело. Сколько ни стараюсь, не могу воспроизвести в памяти ни женского лица, ни окружающей обстановки. Вообще ничего. А я стараюсь, очень стараюсь, потому что меня это тревожит.

Постепенно всплывает еще одна подробность: вкус пепла.

Как выясняется, потеря памяти может оказаться самой пустяковой из моих проблем. С внешней точки зрения я нахожусь в состоянии «ограниченной вменяемости». К такому заключению пришли полицейские, навестив меня в больнице. Мне рассказали, что я на машине врезался в дерево, сметя перед этим изгородь в местечке под названием Даунхэм-Вуд, неподалеку от границы между Гэмпширом и Сурреем. Понятия не имею ни где находится этот самый Даунхэм-Вуд, ни зачем меня туда понесло. Равно как не помню ни чтобы я таранил изгородь, ни чтобы въезжал в дерево. С чего бы мне это делать? С чего бы вообще кому бы то ни было вытворять что-то подобное?

Медсестра сообщает мне, что, учитывая обстоятельства, полиция не собирается давать делу ход.

— Какие обстоятельства?

Это то, что я пытаюсь произнести, но получается не слишком разборчиво. Неповоротливый язык кажется мне разбухшим. Сестра, похоже, к такому привыкла.

— Я уверена, Рэй, что со временем вы сами все вспомните.

Она поднимает мою правую руку, лежащую бесполезным придатком, расправляет одеяло и снова укладывает ее на постель.

Судя по всему, произошло вот что.

Местный житель во время утренней пробежки заметил автомобиль, уткнувшийся в дерево в нескольких ярдах от обочины. Сообразив, что внутри кто-то есть, бегун рванул к ближайшему дому и вызвал полицейских. Те прибыли в сопровождении «скорой помощи», пожарной машины и спасателей с оборудованием для резки металла. К всеобщему изумлению, на человеке, которого извлекли из салона, не оказалось ни единой царапины. Сначала они предположили, что он пьян, потом решили, что тут не обошлось без наркотиков. Этот человек — я — сидел на водительском месте, но не мог ни говорить, ни двигаться, только конвульсивно подергивался.

Случилось это в первое августовское утро, которое плавно перетекло в молочную синь безветренного дня — именно такого, какими должны быть, но так редко бывают августовские дни.

Все это мне поведал не помню кто, когда я уже лежал на больничной койке. Этот не помню кто рассказал, что в первые сутки я не мог произнести вообще ничего: мышцы горла и языка были парализованы, как, впрочем, и все тело. У меня был сильный жар, расширенные зрачки и скачущий пульс. Когда я пытался говорить, вместо слов выходило какое-то нечленораздельное бульканье. Поскольку никаких внешних повреждений не наблюдалось, врачи дожидались результатов обследования. Оно должно было прояснить, явилось ли мое состояние следствием перенесенного инсульта или опухоли в мозгу или же и вправду было вызвано передозировкой наркотиков.

Я не мог закрыть глаза даже на секунду.

Но вроде бы меня не особо заботила причина такого состояния: не понимающий, на каком свете нахожусь, обездвиженный, в горячечном бреду, я очутился во власти какого-то кошмарного видения, в котором не в силах был разобраться. Впрочем, не уверен, что хотел этого. Оно не давало мне покоя, казалось воспоминанием, но я не мог помнить ничего подобного, потому что ни одна женщина, пусть даже самая загадочная, не может быть кошкой или собакой. Ни у одной женщины нет когтей и клыков. Ни одна женщина не способна наводить такой ужас. Я твержу это как заклинание. Я принимаю за воспоминания галлюцинации. Я тут ни при чем. Если мне повезет, все это окажется, как первые три серии в сериале «Даллас», просто сном.

Надо мной вдруг склоняется женское лицо; первое, что бросается в глаза, — массивные очки в черной оправе и высокий округлый лоб, обрамленный светлыми прядями. Чем-то она напоминает мне тюленя. В руках у нее папка с зажимом.

— Ну, Рэй, как вы себя чувствуете? Хорошие новости: у вас не инсульт…

Кажется, она меня знает. Я тоже откуда-то ее знаю. Наверное, бывает здесь каждый день. Говорит она довольно громко. Можно подумать, я глухой. Я пытаюсь высказать это вслух, но получается не слишком внятно.

— …и никаких признаков опухоли мы тоже не обнаружили. Так что нам до сих пор неизвестно, чем вызван ваш паралич. Но ведь он понемножку проходит? Вам сегодня уже получше? А правая рука так ничего и не чувствует?

Я пытаюсь кивнуть и выдавить из себя «да» и «нет».