Невидимое зло

Они сблизились после смерти Джен, когда Алекс пытался самостоятельно выяснить, что произошло с его сотрудницей. Он ей нравился. Очень. И не только потому, что был физически привлекателен — сильный, с хорошей фигурой, внимательным взглядом все понимающих серо-голубых глаз и мягким голосом с легким шотландским акцентом. Он был готов рисковать — причем серьезно рисковать — ради дела, которое считал достойным, этим он отличался от многих на Уолл-стрит, рисковавших ради того, что сами они не считали правильным и достойным.

Она не прилагала усилий, чтобы закрепить отношения, если их можно так назвать: она понимала, что ее рабочая неделя в восемьдесят четыре часа никак к этому не располагает. Они провели вместе потрясающую неделю в Италии, но с тех пор их встречи оборачивались сплошными разочарованиями и общением урывками. И наконец этот ужасный уик-энд, когда он приехал повидаться с ней в Нью-Йорк, а ее срочно отправили в Даллас. Конечно, Алекс разозлился, но неужели он не мог понять, что она ничего не может сделать — сделка завершалась и никто из других сотрудников не знал документов так, как она. Если бы она отказалась, то потеряла бы работу в адвокатской конторе «Трелони-Стюарт». Она тоже так ждала этой встречи! Неужели ей хотелось просиживать дни и ночи уик-энда, споря до четырех утра о деталях гарантийных обязательств в юридических договорах? Но он этого не понял.

Вывод из всего этого не вызывал сомнений у обоих — их отношения не имели будущего. Сэнди ужасно из-за этого злилась. Злилась на себя, злилась на Алекса. Но прошли недели, и злость уступила место грусти и печали. Такие, как Алекс, встречались в жизни очень редко. Могла ли она хоть что-то сделать? Она понимала, что это будет нелегко, и прекрасно представляла, какой будет реакция старших партнеров «Трелони-Стюарт». Они посчитают ее пустышкой, ставящей личную жизнь выше карьеры, решат, что она скоро выйдет замуж и нарожает детей. Они в этом никогда не признаются даже в личных беседах в самом тесном кругу, но так подумают.

И почему чем-то жертвовать должна она? Почему Алекс не может переехать в Нью-Йорк? Она отлично понимала причины его нежелания работать в сфере финансов, но он мог бы найти что-нибудь связанное с полетами. По крайней мере попытаться. Или хотя бы поговорить с ней об этом. Она почувствовала прилив новой волны злости и разочарования, которые мучили ее с того злополучного уик-энда.

В конце мая Сэнди летала к родителям на День поминовения. За ужином отец спросил ее об Алексе. Она рассказала, что произошло, и объяснила, почему у них ничего не получится. Она думала, что на этом разговор и закончится: обычно отец проявлял только вежливый интерес к ее ухажерам, и она сама не знала, было ли это связано с тем, что ему все равно, или с тем, что он уважал ее право на частную жизнь. Однако на этот раз она ошиблась.

— Тебе он нравится? — спросил отец.

— Да. Нравится.

— Сильно?

Услышав такой необычный для отца вопрос, Сэнди покраснела.

— Думаю, да. Сильно.

— Тогда почему ты не поговоришь со своим начальством в «Трелони-Стюарт»? Может, там пойдут навстречу?

— Я знаю, как работают эти фирмы, папа. Они просто расценят это как проявление слабости. Сейчас у меня все складывается очень удачно, и я не хочу ничего портить.

Отец обменялся взглядами с матерью. Сэнди насторожилась — она заподозрила, что мать с отцом сговорились. Все продолжили молча есть.

— Однажды банк «Стэнхоуп-Мур» захотел отправить меня в Сидней, — наконец произнес отец. — Они хотели развернуться в Австралии и поручить мне руководство местным отделением. Это был потрясающий шанс для карьерного роста. Мне тогда было тридцать пять лет, а тебе — три года.

— Я не помню, чтобы мы жили в Сиднее.

— И не можешь помнить. Твоя бабушка Пибоди тогда очень болела. У нее был рак, и мама проводила с ней много времени. Я сказал, что не могу поехать. Тогда они предложили мне оставить семью в Штатах, проводить в Австралии один месяц, а потом приезжать на две недели сюда. Они очень настаивали и старались убедить как могли. Но твоей матери я был нужен здесь.

— Понятно, но ведь это не помешало твоей карьере?

— Еще как помешало! Меня не повысили ни в тот год, ни на следующий. Чтобы восстановить утраченные позиции, мне потребовалось три или четыре года.

— Но ты совсем другое дело, — возразила Сэнди. — Ты мужчина! А я женщина! Женщины не могут позволить себе ставить личное превыше работы.

Отец пожал плечами:

— Не понимаю, с чего ты это взяла. Я тогда не уехал в Сидней. А говорю тебе это, чтобы ты знала, что сейчас ничуть об этом не жалею.

Сэнди взглянула на отца — в голове у нее роилось множество доводов, которые она готова была привести. Отец, конечно, хотел сказать, что его карьере это не повредило. До слияния его банка с другим несколько лет назад он был председателем правления «Стэнхоуп-Мур» — одного из самых уважаемых и консервативных банков страны.