Невидимые

Рабочий улыбнулся шутке, еще пуще обозлив Червинского.

— Смешно? А нам пришлось все проверить, чтобы исключить и такие возможности, представь себе! Все, Свист. Я устал тебе помогать, ничего не имея взамен. Либо ты до конца недели принесешь мне что-то дельное, либо разговор с тобой будет другой.

Макар понимал, что момент совершенно неподходящий, но больше ждать удобного случая он не мог. И так уже почти две недели собирался с духом — с тех самых пор, как подслушал занятный разговор в кабаке. Как же он тогда испугался! Даже спрятал под стол дрожавшие руки, опасаясь, что они его выдадут.

— А не могли бы вы мне… дать немного денег?

Червинский опешил.

— Тебе мало, что не гниешь за решеткой? Да родная мать бы не сделала для тебя того, что я. И ты еще смеешь просить плату?

Поднявшись с кровати, разгневанный сыщик покинул номер, бросив на прощание:

— Я тебя предупредил!

Рабочий закурил очередную папиросу, следуя указанию выжидать время.

Он вовсе не хотел так злить Червинского, и теперь корил себя за то, что решился задать вопрос. Стало только хуже, и Макар пуще прежнего опасался — и если бы только за себя!

Но как войти в милость и выполнить то, чего сыщик требовал, он не знал.

2

— Что с невидимками, Георгий? Будут новости?

— А то как же, Константин Павлович. Именно сейчас и пишу.

— Молодец. Продолжай. Народ-то глянь, как интересуется. Опять сколько писем пришло. Почитай, — Титоренко, редактор не слишком крупной газеты, положил на стол пачку конвертов.

Бирюлев послушно вскрыл самый верхний. В нем наверняка таились переживания взволнованной матери семейства. Точно! Некая "Л.А." сообщала, что пребывает в тревоге за супруга, четверых детей и себя. А может, и за прислугу. Дочитывать терпения не хватило.

— Беспокоятся, — поддакнул репортер, невольно глядя на влажные седые кудри, мелькнувшие в расстегнутом вороте редакторской рубахи. Не слишком приятное зрелище.

— Точно. Это значит — ждут вестей. Другими словами — жаждут купить нашу газету. Так что, Георгий, за работу.

С того момента, как в городе появились невидимые, Бирюлев все чаще привлекал благосклонное внимание Титоренко.

— Черти. Вот и матушка моя нас читает и мается, заснуть не может. Страху-то столько, — высокомерно-насмешливо заметил вертлявый Вавилов — репортер отдела культуры, чье место отчаянно хотелось занять.

Сделав вид, что не понял подтекста, Бирюлев победно улыбнулся. После целого года на последних ролях к нему наконец-то явилось признание — что и подтверждала ревнивая реплика коллеги.

— Я тоже боюсь теперь спать ложиться, — невинно отозвалась Крутикова, единственная барышня в редакции, писавшая советы по домоводству. — Вдруг они начнут нападать не только на одиночек?

— Будем верить, что злодеев скоро поймают, — резюмировал экономический обозреватель Демидов.

Бирюлев кивнул, про себя надеясь, что убийцы останутся на свободе как можно дольше.

Для него они стали подарком судьбы. Невидимые не только придавали репортеру весу и важности, суля премию. Они, помимо того, еще и весьма оживляли пресную рутину хроники происшествий, куда его с первого же дня сослал Титоренко. Каждый раз — одно и то же: "Женщина лет 40 перерезана товарным вагоном". "Мещанин убит в трактире в хмельной драке". "Купец ограблен в доках". Тут было в пору самому умереть от тоски.

А ведь чуть больше месяца назад Бирюлев лишь по случайности не упустил благодатную тему.

В то утро он возвращался домой, не торопясь в предвкушении семейной сцены. Заметив непривычную толкучку на другой стороне улицы, у порога старого бирюка Грамса, решил выяснить, что происходит.

На крыльце толпились два домовладельца, несколько прислуг и знакомый торговец тканями — он хаживал и к супруге Бирюлева Ирине. Они то стучали в дверь, то пререкались.

— Нет никаких причин для тревоги. Он просто уехал, — ворчал один из соседей. — Сегодня утро воскресное, могли бы свой меркантильный интересец и отложить, вместо того, чтобы будить криками всю округу… Я уж подумал, пожар.

— В третий раз прихожу, — возражал торговец. — Господин Грамс велел зайти еще в понедельник, чтобы сочтись. Он много лет у меня покупает, ни разу такого не доводилось, чтобы обманул.

— Не кипятитесь, Иван Сергеевич. Вы-то еще успеете выспаться, а Грамс — человек пожилой да одинокий. Не дай бог, что с ним приключилось, — примирительно убеждал другой сосед. — Велю я Варварке, пожалуй, за слесарем сбегать.

— Как пожелаете. Но смотрите, если спросит господин Грамс, что тут вышло — я ваше решение скрывать не стану.

Вместе со всеми Бирюлев дождался прихода замочника.

Едва собравшиеся переступили порог, как сильный запах поведал, что с хозяином в самом деле неладно. Через несколько шагов обнаружилось и тело, повешенное на резной лестничной балясине.

Служанка взвизгнула и выбежала на улицу, зажимая рот.

— Эх… Не пережил одинокости, грешная душа.

— Высоко от пола-то. Неужто накинул веревку и спрыгнул?

Послали за полицейскими. Бирюлев охотно согласился их дожидаться. Теперь стало незачем придумывать объяснения своего отсутствия дома: он был у Грамса, а сколько часов — неважно.