Невидимые

***
Оглядеться и взвыть — невеликая тонкость,
замолчать — не особый позор.
Остается пронзительный дождь, дальнозоркость,
лень, безветрие, рифменный вздор —

для других, вероятно, бывает награда,

для аэдов, мучительный труд
изучивших, которые музыку ада
на латунные струны кладут,

для других, беззаботно несущих на плаху

захудалую голову, будто капустный кочан,
тех, которым с утра улыбается Бахус,
и русалки поют по ночам —

но такому, кто суетен, и суеверен,

и взыскующим Богом забыт,
кто с рожденья ломился в открытые двери
веры, смерти и прочих обид —

не видать запоздалой истомы любовной,

не терзаться под старость, впотьмах,
неутешною страстью, горящею, словно
светлячки на вермонтских холмах.

***
О знал бы я, оболтус юный, что классик прав, что дело дрянь,
что страсть Камен с враждой Фортуны — одно и то же, что и впрямь
до оторопи, до икоты доводят, до большой беды
литературные заботы и вдохновенные труды!
И все ж, став записным пиитом, я по-иному подхожу
к старинным истинам избитым, поскольку ясно и ежу —

пусть твой блокнот в слезах обильных, в следах простительных обид —

но если выключат рубильник, и черный вестник вострубит,
в глухую канут пустоту шофер, скупец, меняла, странник,
и ты, высоких муз избранник, с монеткой медною во рту —
вот равноправие, оно, как пуля или нож под ребра,
не конституцией дано, а неким промыслом недобрым —

а может быть, и добрым — тот, кто при пиковом интересе

остался, вскоре отойдет от детской гордости и спеси,
уроки временных времен уча на собственном примере —
и медленно приходит он к неуловимой третьей вере,
вращаясь в радужных мирах, где лунный свет над головою,
и плачет, превращаясь в прах, как все живое, все живое.