Невидимые бои

Решение это Муллард принял без больших колебаний. Он не любил русских, советских людей. Их спокойная уверенность, непоколебимое сознание собственной правоты выводили его из равновесия. Откуда у них эта вера в победу? Захвачены, сожжены, обескровлены тысячи деревень, сотни городов, омертвлена вся западная часть страны. В таких условиях не ищут победы — приспосабливаются к несчастью, стараются вжиться в него, пытаются найти пути и формы соглашения с противником, идут на уступки, признавая свершившиеся факты. А эти — не сдаются! Упорно продолжают борьбу. Создают партизанские отряды, втягивают в борьбу женщин, стариков и наносят сильные удары по врагу, как раз тогда, когда по всем известным в истории правилам игра считается уже проигранной.

Нет, здесь есть что-то, чего он, Муллард, не понимает, что пугает его. Если русские способны выдержать такой потрясающий натиск, если они не только мечтают о победе, но и готовят ее — еще как готовят! — значит, это люди опасные. Слишком широко шагают. Таких надо «подрезать» просто для того, чтобы не росли слишком быстро. Если пользоваться трумэновской формулой, то давно уже настало время если и не помогать немцам, то хотя бы перестать помогать русским. Ведь эти идиоты со свастикой, кажется, просчитались. А в такой борьбе просчитаться — значит проиграть. И это не карточный проигрыш. Это потеря многого из того, что составляло современную Германию, — ее военной силы, экономического потенциала, ее «стабилизирующей роли» в Европе. Это огромные социальные потрясения на европейском континенте, потрясения, масштабы которых невозможно предвидеть.

Муллард работал некоторое время в Германии до войны. Конечно, немцы перебарщивали с этими своими штурмовиками, с обожествлением их истерика Адольфа. Но что поделаешь? Такие уж они, пруссаки, это у них в крови. Он, Муллард, конечно, не одобряет нацистских крайностей. Он посмеивался над ними — откусили больше, чем могут прожевать. Но если бы перед ним поставили категорический выбор — или немцы, или эти русские, советские, — он не стал бы колебаться. Разумеется, он, Муллард, любит свою страну. Но не настолько, чтобы ради нее кормить рыб где-нибудь в Японском море или схлопотать в живот кусок горячей шрапнели на каком-нибудь тихоокеанском острове с едва произносимым названием. Патриотизм — это хорошо. Даже очень хорошо. Но американских моряков, часто прибывающих в Архангельск в составе потрепанных, побитых конвоев, он считал неисправимыми чудаками: рискуют жизнью, чтобы доставить союзнику боеприпасы и грузовики. У военных моряков, охранявших конвои, выбора не было, им просто не везло… Но «купцы», добровольно подставлявшие борты германо-фашистским торпедам, часто погибавшие ради советских людей! Их энтузиазма, как и многого другого в этой войне, Муллард не понимал.

Нет, смерть в соленой воде или на горячем песке — не для него. Муллард энергично принялся за шпионский бизнес.

У профессионального шпиона имелись и другие причины для того, чтобы не торопиться покидать Архангельск.

Дело в том, что Ирина, Ирэн, его переводчица и секретарь, не отличалась той суровой неприступностью, которая так характерна для этих русских красавиц. Это была «знойная женщина».

Несмотря на свое американское происхождение, Ирэн имела советское гражданство. Муллард буквально вырвал ее из аппарата военно-морского атташе посольства в Москве, где она работала. Выезжая на работу в Архангельск, он взял Матунову, разругавшись с ее непосредственным начальником. Дроув помог ему — он знал, что Муллард едет буквально на «пустое место» в смысле агентурной деятельности. Не зная языка, Муллард вряд ли сможет сделать что-либо серьезное. Пусть Матунова едет с ним, помогает ему «внедряться».

Ирэн приехала в Советский Союз с родителями в 30-х годах. Ее отец по контракту участвовал в строительстве одного из тракторных заводов. Строительство было закончено, и он решил остаться в Советском Союзе: ему не хотелось пополнить собой армию безработных на родине.

Новая родина радушно приняла Ирэн. Вместе с родителями она получила советское гражданство. Без труда попала в институт иностранных языков в Москве, училась в нем за счет государства, народа — в США получить такое образование стоило бы очень дорого. Незадолго до войны Матунова устроилась переводчицей в группу военно-морского атташата посольства США.