Невидимые бои

В промежутке между этими деяниями Борис Петрович время от времени возобновлял свои былые отношения с экс-женами («Ах, Бобби, почему же ты не хотел быть таким утонченным тогда?»).

Серьезных знаний БПЖ не имел отродясь. Была некоторая сноровка, хитрость лисы, всю жизнь подбирающейся к курице. Немного сметки и много — не смелости, нет! — заурядного, но острого нахальства.

В дни, когда старичку-бодрячку пришлось заглянуть в то, что у всех порядочных людей называется душой, он говорил, что стал «жертвой своей биографии».

Биография, действительно, сыграла с ним некоторую, не очень, впрочем, злонамеренную шутку. Родился он в весьма состоятельной семье. Детство и юность прошли, как он любил рассказывать женам, «в вихре вальса». Дом на Мясницкой (ныне улице Кирова), где престарелый Бобби занимал вполне приличную комнату, принадлежал в свое время его отцу: доходные дома были страстью папаши Жеромского.

Собственно говоря, история очень мягко обошлась с БПЖ. Занятая куда более важными делами, она не обращала на него никакого внимания. Однако Бобби со свойственным ему нахальством все время напоминал ей о себе.

Вызвано это было не только и не столько тем, что события лишили его возможности промотать папашино состояние. Дело тут было еще и в другом.

Мать Жеромского, полусумасшедшая старуха, незадолго до смерти в середине 30-х годов уверила своего бурно лысеющего сына в том, что он — дитя роковой страсти, сын некоего титулованного повесы. После долгих притворных запирательств она назвала наконец имя, потрясшее примитивное сознание сына. Имя это упоминалось в советской прессе почти всякий раз, когда она клеймила козни зарубежной белогвардейщины. С едкой иронией указывалось обычно, что незаконный папаша женился в Америке на богатой наследнице, прокладывая себе тем самым путь в высшее американское общество.

Известие потрясло Жеромского, «перевернуло всю мою жизнь», писал он впоследствии на казенной бумаге. Собственно, он сам уже давно перевернул свою жизнь с ног на голову. В 1916 году участвовал в какой-то мутной эсеровской организации в Киеве. В 1919-м был впервые арестован органами ВЧК за подделку подписи одного из наркомов. Каким-то образом, видимо по молодости лет, ему удалось отделаться тяжким испугом и легким наказанием.

Судя по всему, мягкость, проявленная к БПЖ чекистами, не только не пошла на пользу, но, наоборот, повредила ему. Жеромский решил, что родился под счастливой звездой. Безрассудно вползал он во все новые и все более скандальные ситуации. Несколько арестов в Одессе и Киеве за пьяные дебоши в компании бывших офицеров. В 1923 году в Петрограде арест по подозрению в шпионаже в пользу Германии. По просьбе Одесского губотдела ЧК Жеромского отправили под конвоем в поезде в Одессу. Предстояло следствие и суд. Но Бобби решил уклониться от встречи с правосудием. При так и не выясненных обстоятельствах он исчез по дороге в Одессу. Пропало и его дело с материалами предварительного следствия.

Возможно, что, рассказывая сыну трагическим шепотом малоправдоподобную историю его высокого дворянского происхождения, старуха всего лишь дала волю своей многолетней фантазии — до революции она мечтала породниться со знатью.

Да скорее всего это была болезненная фантазия. Боб как вторая капля воды, походил на своего отца, мордастого пройдоху с усами под толстым мясистым носом, укоризненно глядевшего на сына с пожелтевшего, засиженного мухами дагерротипа образца 1888 года.

Признание матери взволновало БПЖ. Ранний Боб был в лучшем случае просто хам. Предвоенный Боб — это уже хам, возомнивший о себе.

Теперь Жеромский не сомневался в том, что он — человек высокого, если не божественного, предназначения. В глазах его появилась таинственность, томность, отражение высокой тайны его рождения. Это плюс некоторые особенности темперамента позволили Бобу без труда находить жен среди любопытствующих пустышек.

В годы войны Жеромский служил переводчиком на фронте. Выручило некоторое знание немецкого языка: в свое время немец-гувернер вколачивал их ремнем в место, прямо противоположное тому, куда обычно входят знания.

Неизвестно, считал ли Жеромский журналистику одним из сравнительно честных способов изъятия денежных средств у общества. Но после войны он не просто занялся журналистикой, он ворвался в эту сферу деятельности.

Работа в соляных копях газетных редакций, где в «грамм — добыча, в год — труды», быстро перестала удовлетворять Боба. Запросы росли в нарастающей диспропорции к его мизерному трудолюбию. И БПЖ решил пренебречь настойчивой рекомендацией своего духовного предшественника и идейного наставника Остапа Бендера. Он начал искать возможности переступить хрупкую грань, отделявшую его деятельность от правонарушения.

Прежде всего он перешел на внештатную работу — чтобы избавиться от контроля и других видов благотворного влияния коллектива на индивидуум. Затем начал искать возможности для нарастающего отчуждения в свою пользу советских рублей, или, как говаривал БПЖ, рупий, из рук порой не в меру щедрых лордов-хранителей государственных денежных знаков.