Невидимые бои

Об этом Климов не знал, но не знал об этом и Прозоров. Он решил, что уж если верят таким фальшивкам, как эта листовка, то снимку, на котором он сидит в обнимку с Шамраем, поверят обязательно, и тогда ему конец. Прозоров сразу обмяк. Вот оно! Пришла расплата за проклятую мягкотелость, беспринципность.

— Я с-слушаю вас… — хрипло пробормотал Прозоров.

— Давно бы так, — удовлетворенно сказал Климов.

Пока Прозоров трясущимися руками снова растапливал печку, вернулся третий, и Николаев весело сказал:

— Ну что ж, пожалуй, пора еще разок перекусить! Не правда ли, Федор Данилович?

И, как ни был напуган Прозоров, он все же понял, что третьему не очень доверяли.

За обедом опять беседовали. Теперь больше говорили они, задавали какие-то вопросы, он что-то отвечал, а что — не помнит. Сильно болела голова; порой казалось, что все это ему просто снится.

После обеда Климов взял чемодан и пошел в другую комнату; Прозоров остался на кухне. Сколько он просидел так — не помнил, но, когда вдруг очнулся, ему послышалось, будто кто-то там, в комнате, работает телеграфным ключом.

Прошла первая ночь.

А на рассвете следующего дня Климов и Николаев сказали, что уходят. Чемодан они велели сохранить в надежном месте. Когда нужно будет, за вещами придет либо кто-нибудь из них, либо другой человек, который должен сказать пароль: «Федор Данилович? Я от Федора из Пскова».

На прощание Климов и Николаев оставили Прозорову полбуханки хлеба, банку мясных консервов, несколько кусков сахару и двадцать тысяч рублей — две пачки, по десять тысяч в каждой. Они ушли, а Прозоров не мог найти себе места.

«Не буду немецким шпионом! — лихорадочно думал он. — Надо что-то делать! Но что? Если бы сейчас была Катя! Сколько раз она говорила: „Смотри, Сережа, нельзя быть таким смирным. Пропадешь ты в сложных обстоятельствах, если не станешь наконец настоящим мужчиной”». Ах, если бы была Катя! Она всегда спасала его в самых «сложных обстоятельствах»… Прозоров несколько часов ходил вокруг дома и только потом обнаружил, что все это время был без пальто.

Вечером у него появился сильный озноб, он потерял сознание. На другой день, утром, пытался подняться, но не смог. Так он провалялся дней семь-восемь, а потом стал медленно поправляться. Когда он уже начал ходить, его навестила незнакомая молодая, красивая женщина. На ней была военная форма.

— Федор Данилович? Я от Федора из Пскова.

У Прозорова сжалось сердце. Он только кивнул: слушаю вас.

— Как живете? Вы что, больны?

— Живу, как видите. Болел все время, простудился. Сейчас немного лучше.

Женщина, видимо, спешила.

— Я на минуточку, — быстро заговорила она. — Приехала сообщить, что у ваших друзей все благополучно. Все остается так, как договорились. Вам приказано из поселка не отлучаться до особого указания. Я, возможно, еще к вам заеду.

Она попрощалась и ушла.

Зачем она приезжала? Проверить его? Прозоров подошел к окну. Недалеко от дома непрошеная гостья села в поджидавшую ее санитарную машину. Занятый своими мыслями, Прозоров не обратил особенного внимания на то, что за ней проследовала «эмка», окрашенная в белый цвет.

Во время болезни Прозоров не интересовался чемоданом, не притрагивался к нему. Он так и стоял за кроватью в другой комнате, — там, где его оставили. Как хотелось Прозорову забыть об этой истории! Но последний визит напомнил ему все, что произошло. Надо было что-то делать, принять какое-то решение.

Он открыл чемодан. Там была рация.

Много передумал Прозоров в эти дни.

Наступила расплата за трусость, за слабоволие, за гнилую теорийку: «Моя хата с краю…» «Так и надо, — бормотал он, — так и надо. Катя не раз меня предупреждала, что так жить нельзя. Если бы в свое время я дал отповедь Шамраю! Только на таких, как я, они и могут рассчитывать. Но как же мне теперь жить дальше?» Он метался по дому, пытался чем-нибудь заняться, но все валилось из рук. И наконец Прозоров решился. Пусть будет, что должно быть. Надо идти в НКВД и все рассказать.

Всю ночь пролежал с открытыми глазами. На рассвете встал, умылся, побрился. Нашел небольшой чемоданчик, положил туда завернутые в газету деньги. Потом, тяжело вздохнув, засунул в чемодан полотенце и пару чистого белья.

Прозоров плелся по шоссе, еле передвигая ноги.

Прошел не больше двух километров и остановился. Дальше идти не было сил. Неожиданно его догнала легковая машина, шедшая по направлению к городу. Он робко поднял руку. Машина затормозила. Командир, сидевший рядом с шофером, открыл дверцу.

— Что случилось?

— Мне нужно срочно в Ленинград. Но я не совсем здоров, и мне тяжело идти. Если можно, возьмите меня.

Командир, сидевший в машине, согласился подвезти Прозорова до Финляндского вокзала.