Невидимые друзья и враги

18 июля 1892 года, зная, что рискует жизнью, Хавкин впрыснул себе самому ослабленную холерную культуру, а через шесть дней — усиленную, которая была в 20 раз сильнее обычной.

Молодой ученый не выходил из лаборатории, стараясь работой отвлечься от тревожных мыслей, но все время прислушивался к своим ощущениям. На месте укола появились боль и припухлость, немного поднялась температура. Время шло. Однако других признаков заболевания не появлялось, а на пятый день исчезла боль и пропала опухоль.

Проверив таким образом вакцину на себе, Хавкин начал проверять ее на других.

Почти одновременно с ним доктор Н. Ф. Гамалея приготовил совершенно безопасные вакцины из убитых холерных вибрионов. Он также попробовал их действие на самом себе. Не заболев, решился испытать их на своей жене. Как рассказывали его сотрудники, «при этом он нервничал чрезвычайно и не находил себе места от беспокойства», но все окончилось благополучно.

* * *

В 1897 году австрийский врач Франц Мюллер самоотверженно работал в Индии во время эпидемии чумы и привез оттуда культуру чумных палочек, чтобы найти способы борьбы с заразой.

Опыты производились в особой лаборатории, отведенной в Патологическом институте главного госпиталя в Вене. Служитель Бариш убирал помещение, дезинфицировал инструменты, кормил подопытных животных и сжигал их трупы. Постепенно Бариш потерял осторожность, стал относиться к своим обязанностям с некоторой небрежностью и заболел. Доктор Мюллер, видевший в Индии сотни больных чумой, сразу поставил диагноз и знал, что Бариш обречен. На четвертый день служитель скончался.

Для того чтобы не подвергать других опасности, Мюллер сам лично положил его тело в гроб, обернув его большими листами бумаги, пропитанной сулемой. Все щели гроба он тотчас же залил смолой. Потом тщательно продезинфицировал комнату, даже соскреб стеклом верхний слой штукатурки со стен и потолка. Все, что нельзя было сжечь, облил сулемой.

В уходе за больным Мюллеру помогали две девушки-сиделки. Начальство госпиталя распорядилось перевести этих сиделок и доктора Мюллера в отдельный флигель заразного госпиталя, за город. Были приняты все меры, чтобы отрезать их от всего мира.

Флигель, в котором они помещались, имел четыре комнаты, каждая на одну кровать, и при них — особая для каждой комнаты ванная и дезинфекционная комнатка. Кроме того, имелась еще одна комната для сиделки. Для каждой комнаты был устроен отдельный ход со двора. Никакого внутреннего сообщения между комнатами не было. Все здание было окружено веревкой, обозначавшей черту, которую никто не смел переступать: ни госпитальный персонал, ни даже врачи. Чтобы получить что-нибудь, доктор Мюллер писал просьбу крупными буквами на листе бумаги, вызывал звонком служителя в сад и прикладывал бумагу к стеклу окна.

Вскоре у одной из сиделок поднялась температура и она очень ослабела. Доктор Мюллер ухаживал за ней, понимая, что она обречена. Выйдя однажды от больной на свежий воздух, по пути в свою комнату, Мюллер вдруг почувствовал сильную дрожь, так что у него застучали зубы.

«Это, должно быть, от холода!» — подумал он. Но, кроме дрожи, появилась сильная слабость, которую Мюллер объяснил волнением за больную.

А когда он входил в свою комнату, у него закружилась голова, и только теперь он подумал, что мог заразиться чумой. На другой день Мюллер проснулся еще более слабым, сильно болела голова, и температура поднялась выше 38°.

Совершенно спокойно и рассудительно, как если бы дело шло о постороннем лице, Мюллер пришел к заключению, что у него чума. После этого он оделся и пошел навестить больную сиделку. Он старался ее утешить и успокоить, прописал ей лекарство и, теряя последние силы, простился. Вернувшись к себе, он написал заведующему госпиталем о состоянии больной, потом как специалист осмотрел себя и с первого взгляда убедился, что все признаки роковой болезни у него налицо и что час смерти уже близок. Тогда он взял лист чистой бумаги и написал: «Я заражен чумой. Прошу не присылать ко мне никого из врачей, во всяком случае, смерть неизбежна дня через два-три!» Этот листок он прилепил к оконному стеклу.

Трудно представить себе смятение и отчаянье заведующего госпиталем и врачей, когда они прочли смертный приговор, произнесенный их замечательным товарищем самому себе.

С величайшим вниманием следил Мюллер за постепенным развитием болезни, подмечал каждую мельчайшую подробность и все записывал сжато и кратко, надеясь, что его наблюдения будут полезны другим врачам. До самой последней минуты все помыслы и желания этого удивительного человека были направлены к тому, чтобы продвинуть вперед науку, которой он был предан всей душой.

Его заботливость о других была удивительна. Так, например, он отказался допустить в свою комнату молодого врача, который участвовал с ним в чумной экспедиции в Индии и захотел за ним ухаживать. «В этом нет никакой надобности, — говорил больной. — Вылечить нет возможности, спасения все равно нет, а потому я не хочу, чтобы из-за меня кто-нибудь подвергал свою жизнь опасности!»