Невидимые империи [Тайные общества старого и нового времени на Западе]

Черносотенцы в царской России обвиняли масонов в том, что они предавали престол и отечество кайзеру Вильгельму. А когда немалое число деятелей монархической эмиграции пошло на службу к гитлеровцам накануне второй мировой войны, возникла прямо противоположная версия: министр Витте, который, «весьма вероятно, был масоном», Сазонов и посол в Париже Извольский, принадлежавший к французскому масонству, вое препятствовали-де взаимопониманию между Германией и Россией, которого «при дружественных отношениях царя Николая и кайзера Вильгельма II довольно легко было достигнуть»⁸³. Одному из главарей российской контрреволюции, адмиралу Колчаку, летом 1919 г. всюду мерещились козни масонов, в число которых он зачислял и членов свергнутой им эсеровской директории, и лиц из собственного окружения, и представителей дипломатических миссий стран Антанты⁸⁴.

Каждая из вариаций антимасонской легенды служила определенным классовым целям, причем неизменно антинародным и шовинистическим, хотя они и маскировались, как это вообще свойственно реакционному национализму, фальшивой заботой о национальных интересах. В то же время пропагандируемые крайними реакционерами антимасонские легенды отнюдь не исключали реакционной позиции самого масонского ордена. В XX в. это чаще свидетельствовало о столкновениях в лагере феодально-монархической и буржуазной реакции, чем о разногласиях этого лагеря с либеральной буржуазией. Масонские ложи во все большей мере приобретали характер организаций консервативной буржуазии, которые благодаря своим международным связям могли способствовать объединению сил, выступающих против социализма, стремящихся любыми средствами предотвратить пролетарскую революцию.

Несовместимость франкмасонства и социализма считалась общепринятой даже в большинстве партий II Интернационала (исключение в 1914 г. масонов из рядов Итальянской социалистической партии способствовало тому, что в ней более сильные позиции, чем в других западноевропейских социал-демократических партиях, заняли противники участия в империалистической войне). А монархические и клерикальные круги продолжали распространять басню о том, что масоны — покровители и вдохновители революции. Известно, что в ряде стран они готовы были пожертвовать национальными интересами, чтобы не допустить победы революции, а крайние шовинисты-черносотенцы распространяли вымыслы, будто ложи совершают национальную измену своей «подготовкой революции» для ниспровержения трона и алтаря. Получалось, что черносотенная легенда о масонах, нелепость которой была очевидной, объективно была на руку масонам, приукрашивая их облик в глазах широкой общественности. Черносотенец Бостунич, например, имевший много единомышленников среди белогвардейской эмиграции, приписывал масонам даже… подготовку и свершение Октябрьской революции. Во время гражданской войны в России Бостунич в книге «Масонство и русская революция» стал разъяснять, что страну погубили бутылки из-под шампанского, помеченные печатью дьявола — масонскими пентаграммами, да еще вечные перья Ватермана. «Чрезвычайно характерно, — писал Г. Бостунич через несколько лет, — что известная фирма наливных перьев Ватермана по случаю первой сессии Лиги наций издала изображенную рядом картонную листовку-рекламу как своей фабрики, так и Лиги нации».

Из четырех пентаграмм, помещенных на картонке, — три явно сатанинские. К кому их отнести — к Ватерману или к «Лиге народов» — вот о чем мучительно размышлял присяжный борец с масонством. Фигура этого фашистского прихвостня достаточно колоритна. Мелкотравчатый журналист, подвизавшиися в дореволюционной русской печати, автор дешевых мелодрам, он в начале первой мировой войны ратовал за «выключение немцев за скобки цивилизованного мира, отречение, и полное отречение, от мира тевтонских висельников». В одном из своих сочинений Бостунич заставлял Пушкина, Байрона и Гюго обличать… Шиллера и Гёте за то, что те якобы защищали право Германии быть победительницей. Все это сопровождалось славословием по адресу Николая II. Однако после февральской революции последний русский царь в новых драматических опусах Бостунича фигурировал уже как «Гольштейн Готторп (по старому лжеименованию Романов)».