Невидимые миру слезы. Драматические судьбы русских актрис.

— На меня огромное впечатление произвел фильм «Сорока-воровка» с Зинаидой Кириенко. Он был про меня: я чувствовала себя крепостной актрисой. После сеанса я так рыдала, что отец испугался: «Кто тебя обидел?» Я ответила сквозь слезы: «Ты все равно не поймешь!»

Приехав в Москву, она растерялась, узнав, что там существуют несколько театральных училищ, да еще два института. Куда идти? Что выбрать? Все решил случай: пошла в ближайшее от места, где остановилась. Это оказалось Щукинское училище. Параллельно решила показаться в оперную студию.

— Спела примерно как Катя Савинова в фильме «Приходите завтра». Да и репертуар был этот же — «Вдоль по Питерской». Мне сказали, что у меня голос неплохой, но есть явные драматические способности. Поэтому лучше бы мне в театральное стопы направить. Да и семи классов музыкальной школы для поступления туда было недостаточно.

Хорошо, что на консультациях в Щукинском училище на нее обратил внимание брат Юлии Борисовой, замечательный актер, Заслуженный артист России и талантливый педагог Анатолий Иванович Борисов. Шашкова считает его своим «первым крестным отцом» в искусстве и благодарна ему всю жизнь.

— Я была девушка крупная. Мама купила мне синее габардиновое платье под мои голубые глаза. Я читала про Данко — так драматично, с таким надрывом!.. А Борисов порекомендовал поменять программу. Подсказал почитать монолог Марины Поярковой из «Поднятой целины».

К ее фактуре тот монолог подошел как нельзя лучше. Элла очень переживала за подругу, с которой поступала, набралась смелости и подбежала к Яковлеву, выходившему из кабинета, где заседала приемная комиссия: «Юрий Васильевич, Калашникова принята?» А тот сказал, что из их десятки «взяли какую-то украинку Шашко». Ее сердце дрогнуло: уж она-то знала, что никакой «Шашко» среди них не было. А потом на собеседовании ей задавали вопросы, в том числе проверяя «идеологическую подковкуку». А ректор училища Захава заметил: «Вот придете вы в театр в двадцать три года. А это поздновато». На это она ему дерзко возразила: «Знаете, Борис Евгеньевич, я всегда буду молодой!» Он засмеялся и сказал: «Тогда берем!»

Училась она самозабвенно. В дипломном спектакле «Вишневый сад», поставленном Евгением Рубеновичем Симоновым, играла Раневскую. За эту работу была принята в труппу театра им. Вахтангова.

Можно сказать, что пришла желанным ребенком в театральную семью.

Сыграла Фею в «Золушке», казачку Настю в «Конармии». Заменила заболевшую Людмилу Максакову в роли цыганки Маши в «Живом трупе». Пела она романсы прекрасно, а вот с полнотой пришлось бороться до голодных обмороков. За три дня вошла в спектакль «вслепую» — без единой репетиции с партнерами. Успех был, были поздравления, большей частью «серых халатов» — работников разных цехов и служб, которые трепетно и самозабвенно любят свой театр и всегда имеют свое мнение, часто расходящееся с мнением дирекции и Худсовета. Но самое верное и для актера ценное — зрительское. А зрители встретили Элеонору на «ура»! Была и лестная надпись, сделанная Рубеном Симоновым на программке: «Желаю вам таких же успехов».

Ее назначили на эту роль в пару с Максаковой. Все лето, проведенное с семимесячной дочкой на даче, Элеонора изнуряла себя диетами и сбросила пятнадцать килограммов. На сбор труппы в новом сезоне пришла похудевшая, похорошевшая, в прекрасной форме. Но играть Машу ей больше не дали. Без объяснений. На память осталась лишь единственная фотография успеха.

Это был первый сильный удар, от которого она долго не могла оправиться. Потом их будет немало, и она перестанет их считать.

После смерти Рубена Симонова главрежем театра стал его сын Евгений. Он знал Элеонору еще по училищу и давал ей много работать. С Максаковой в очередь она играла Мамаеву в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты».