Невидимые связи

Все эти наскоки и давление вызвали, однако, реакцию, прямо противоположную ожидаемой. Земба вместо того, чтобы пойти на попятную, уперся и, убежденный в своей правоте, не собирался ни на шаг отступать. Более того. Он не уставал себя корить за то, что своевременно не разобрался в обстановке. Вместе с прокурором готовил обвинительное заключение. Тома дела все пухли и пухли. В

милицию приходили с заявлениями все новые люди. Плотина страха и молчания рухнула.

И тут последовал удар: Раницкий получил указание передать все материалы следствия в воеводское управление для проверки обоснованности обвинений.

– Боюсь, что у нас отберут это дело, – признался он

Зембе. – А потом… сам знаешь – всякое может случиться.

Да. Земба это знал. Нужно было действовать. Безотлагательно. Пока не принято окончательное решение.

И Земба прибег к последнему средству. Он решил ехать в Варшаву. К Янковскому. Во время войны Янковский был командиром отряда, в котором служил Земба. Теперь имя этого человека часто появлялось на страницах газет. О нем писали, на его высказывания ссылались и неизменно с данью заслуженного уважения.

«Если уж он не поможет… Да помнит ли он меня?» –

терзался Земба.

Он его помнил. Пригласил приехать. И вот Земба в

Варшаве, в парадном мундире, с орденскими планками боевых наград, несколько смущенный предстоящей встречей.

…В приемную Земба прибыл точно в назначенный срок. И вот теперь ждет беседы не без душевного волнения.

«Возьмется ли? У него и без того дел хватает…»

Дверь кабинета распахивается неожиданно. Выходят какие-то люди, за ними в дверях – Янковский.

– Здравствуй, дружище! – Приветственным жестом он протягивает навстречу Зембе обе руки.

Сердечное рукопожатие, и Земба в кабинете. После взаимных расспросов и воспоминаний Земба переходит к приведшему его сюда делу. Янковский слушает внимательно, не перебивая, временами хмурится, что-то записывает в блокнот. Потом, когда Земба умолкает, он на мгновение задумывается и медленно говорит:

– Ладно, возвращайся к себе.

– Поможете? – в голосе Зембы тревога.

– Не беспокойся. Поможем. Дело серьезное и случай далеко не частный…

Крыстин Земский

ЗОЛОТЫЕ ЩУПАЛЬЦА

ГЛАВА I

Миниатюрные створки на резной крышке часов, висящих в углу комнаты, со звоном распахнулись, из оконца выглянула кукушка и прокуковала двенадцать раз. Майор

Ежи Бежан поднялся из-за письменного стола, заваленного пухлыми папками с делами, подошел к окну, растворил форточку и глубоко вдохнул бодрящий воздух августовской ночи. Отсюда, из окна однокомнатной холостяцкой квартиры на двенадцатом этаже дома по Маршалковской, открывался такой знакомый и милый сердцу вид. Четкие, как на параде, прямоугольники домов, узкие ленты затихших улиц. А чуть свет их зальют шумные потоки людей, автомобилей, трамваев.

«Скажешь ты при первой мысли,

Где отчизны нашей слава:

Здесь она, над брегом Вислы,

Потому что здесь Варшава», –

всплыли в памяти стихи военных лет. Родной город –

родной дом. Здесь Ежи Бежан родился, здесь рос, здесь учился. Потом сражался на баррикадах восстания. Пережил горечь капитуляции и радость возвращения. Вставала из пепла Варшава. Пришла пора и ему выбирать свое дело, свое место в жизни. Горькая память о пережитом и юношеские мечты: стоять на страже, оберегая мирный сон людей, – определили выбор. Неожиданно для друзей и даже, пожалуй, для себя самого после преддипломной практики в суде он пошел на работу в органы госбезопасности. Стоять на страже – для него это, как и для большинства его сверстников, означало действовать, а не судить действия других. Работа оказалась нервной и нелегкой, требовала постоянного напряжения, а зачастую и риска. И он охотно, пожалуй, далее слишком, а порой и без нужды, как утверждал его начальник и друг полковник

Владислав Зентара, шел на такой риск. Особенно по душе ему были дела трудные, казалось, безнадежные и неразрешимые.

Именно такого рода дело и поручил сейчас Бежану полковник Зентара.

– По нашим каналам, – говорил он, – поступила информация, что в системе финансирования шпионской сети внутри страны фигурирует некто по имени Анна Кок. И

ничего более. Одно имя.

Бежан оживился:

– Необходимо найти?

– Не только. Известно пока лишь имя, а может быть, даже и псевдоним. Но о какой сети, о какой агентуре конкретно идет речь, неизвестно. Ничего не знаем мы и вообще о действующем механизме финансирования агентуры. Передаются средства по каналам связи или какими-то иными путями? Централизовано это финансирование или осуществляется индивидуально?… Одним словом, мы пока не знаем ничего или почти ничего. А знать должны все.

Тебе предоставляется полная свобода действий.

«Попробую для начала разыскать эту особу», – решил

Бежан.

Попробовал – и фиаско. Во всей Польше нашлось лишь две Анны Кок: одна – семидесятилетняя, с тяжелой формой склероза пенсионерка, жившая в доме престарелых в

Люблине, другая – десятилетняя девочка-сирота, взятая на воспитание дальними родственниками.