Невидимый

Соня подбежала ко мне, задыхаясь, положила свою руку на мою, потупилась. Сцена подошла к своему апогею — теперь надо было воспользоваться положением и укрепить его страстью. Соня задала ненужный вопрос — все ли я еще сержусь на нее? Я покачал головой, словно вопрос ее был бог весть какой важности. Тогда — почему же я такой?

Я посмотрел на нее долгим — рассудительным — взглядом и осведомился, каким же я должен быть. На это она ответить не могла, только попеременно краснела и бледнела. Я взял ее за локоть и многозначительным тоном повторил вопрос: каким же мне следует быть? Она испуганно прошептала, что я знаю каким. Я удивленно промурлыкал что-то и, погладив ее по щечке, шутливо спросил:

— Вот таким?

Она повеселела, кивнула, кокетливо глянув на меня снизу.

— Или таким? — и я поцеловал ее в лоб.

Соня только того и ждала. Крепко прижалась ко мне и, прикрыв глаза, подставила губы.

Потом мы долго ходили по круговой галерее башни. Я говорил вполголоса, хотя мы были там одни. Я твердил, что произошло то, чего я не хотел, и вообще изъяснялся весьма сумбурно. Сумбур отлично подходит к удивительнейшему состоянию влюбленности. Соня со всем соглашалась, она была в каком-то блаженстве, первая серия поцелуев сделала ее безмерно счастливой. Я держал ее за плечо, как учитель ученицу, а она старалась ступать в ногу со мной.

Мы снова целовались, и тут я вспыхнул и стал грозить ей, что если она меня разлюбит, я сам не знаю, что сделаю. В доказательство своего исступления я схватил ее на руки и, подняв, перенес через перила и подержал над пропастью. Страшноватая шутка, она могла бы плохо кончиться для меня, если б кто-нибудь увидел это снизу; но эффект получился великолепный. Соню опьянили моя сила и мое признание. Она покоилась в моих руках над пропастью, как ребенок в материнских объятиях. Потом я поставил ее на ноги, а она обвила руками мою шею и прошептала:

— Петя!..

И прошептала она это только для того, чтобы почувствовать на губах сладость моего имени.

Теперь мы были влюбленной парой. Я знал, что при незрелом и ненадежном характере Сони мне следовало приложить все силы к тому, чтобы это рискованное состояние не слишком затянулось. Я растаял, я сделался доверчивым — и это было для нее чем-то новым, ведь она никогда еще не слышала, чтоб я болтал нежные пустяки. Она очень гордилась тем, как сумела переделать меня. Мы теперь ходили в кино, как солдат с горничной, — для того только, чтобы в темноте сжимать друг другу руки. Пользовались любым случаем сорвать торопливый поцелуй. Конечно, то была игра в ее масштабах, не в моих — я только приспосабливался, понимая, что с девушкой типа Сони нельзя миновать эту идиллическую лужайку.

Впрочем, этот этап не стоил мне больших усилий. Греться в лучах любви хорошенькой девушки — да это райское блаженство для тщеславия любого мужчины, хотя бы он и не принадлежал к числу чувствительных натур. Я сам себе удивлялся. Я и не подозревал, что окажусь столь изобретательным. И я весьма достойно поддерживал ее любовные фантазии.

Соня должна была прогостить у Фюрстов целый месяц. К тому времени, как я одержал полную победу, срок этот уже истекал. Стали поговаривать об ее отъезде. На сей раз я счел уместным устроить настоящее расставание влюбленных.

— Соня, — сказал я ей в один прекрасный день, — я уже довольно давно виноват перед вашим семейством. Я поступаю так, как не привык поступать. Теперь уже я стал этаким маленьким «иксом» в нерешенном уравнении. Я обязан что-то предпринять, чтобы выйти с честью из этого положения. Мой долг поставить в известность вашего отца о положении дел, просить его согласия — или подчиниться его приговору. Впрочем, я возлагаю надежды на его безмерную снисходительность и благосклонность, — поспешил я добавить.

Соня сильно приуныла. Игра в любовь доставляла ей куда больше удовольствия, чем такой почти торжественный тон. Между нами до сих пор не было ни слова сказано о браке. И она попросила не писать отцу до ее отъезда. Она-де хочет присутствовать при том, когда отец получит мое письмо. Он ведь станет расспрашивать, и Соня сама выступит адвокатом… Я ничего не имел против — но теперь, когда самое трудное было высказано, следовало поскорее сдвинуть нашу любовь с этой мертвой точки и представить будущий брак в привлекательном свете. Соне, конечно, п в голову еще не приходило, что за легкомысленные поцелуи она будет наказана моим обществом пожизненно. Надо было придумать новую приманку. Другими словами, полезно было разжечь в ней огонек чувственности.

Предстоящее прощание годилось для этого как нельзя лучше. Для тех отношений, какие сложились между нами, отношений целомудренной влюбленности, не было ничего странного в том, что речь зашла о моей квартире. Собственно, Соня сама пожелала увидеть ее прежде, чем уедет. Возможно, причиной тому и впрямь было только женское любопытство.