Невидимый

Третий акт. Уокер покидает квартиру Жуэ и входит в прохладную сентябрьскую ночь; никакого сомнения в том, что Хелен сказала ему правду. Он и сам подозревал это, а сейчас его подозрение подтвердилось; он понимает, пора менять стратегию. Для начала — больше не будет праздных дневных шатаний с Сесиль. Хоть ему и приятно проводить с ней время, он должен быть осторожен (да, Хелен была права), он должен быть очень осторожен с ней. Но что означает осторожен? Разорвать полностью отношения с ней выглядит чересчур жестоким, и все же, продолжая видеться с ней, может ли она воспринять продолжающиеся встречи за знак одобрения? Нет простого решения этой дилемме. Факт тот, что он должен видеться с ней, возможно, не так часто, как раньше, возможно, не столько часов вместе, но он должен видеться с ней, с кем он решает разделить свои мысли, кому он расскажет об убийстве Седрика Уилльямса. Сесиль поверит в его историю. Если он сначала пойдет к ее матери, тогда, скорее всего, Хелен не поверит. Но если Сесиль примет его сторону, тогда появятся и шансы, что и Хелен изменит свое мнение, поскольку, похоже, она доверяет во всем своей дочери.

Он звонит Марго на следующее утро, надеясь отвлечься от тины неопределенностей, проведя время в ее компании — зависит от ее настроения, конечно, и то того, если она свободна.

Забавно, говорит Марго. Я как раз хотела позвонить тебе в отель.

Рад, отвечает Уокер. Означает, что мы думаем друг о друге в одно время. Телепатия — лучший индикатор крепких отношений между людьми.

Ты говоришь иногда странные вещи…

Хочешь сказать, почему ты хотела позвонить мне, или я должен рассказать тебе первым?

Сначала ты.

Очень просто. Я очень хочу тебя увидеть.

Я бы тоже очень хотела встретиться с тобой, но не могу. Вот, почему я хотела поговорить с тобой.

Что случилось?

Нет, ничего. Я уезжаю на неделю и хотела сказать тебе об этом.

Уезжаешь?

Да, в Лондон.

Лондон?

Почему ты все время повторяешь меня?

Извини. Но сейчас в Лондоне кто-то находится.

А также десять миллионов других людей. Ты о ком говоришь?

Я думаю, ты его знаешь.

А поточнее?

Борн. Он уехал в Лондон три дня тому назад.

И какая связь со мной?

Ты едешь на встречу с ним, да?

Не смеши меня.

Если ты действительно едешь на встречу с ним, я тебе этого не прощу.

Что в тебя вселилось? Конечно, я не еду к нему на встречу.

Тогда почему ты едешь?

Не надо, Адам. У тебя нет никакого права задавать мне такие вопросы.

Я думал, есть.

Я никому ничего не должна — по крайней мере, тебе.

Прости, веду себя как идиот, да? Снимаю свой вопрос.

Если хочешь знать, я еду к своей сестре. Она замужем за англичанином и живет в Хэмпстэде. Ее сыну исполняется три года, и я приглашена на празднование. Также — чтобы закончить всю картину — моя мать едет со мной.

Могу ли я тебя увидеть до отъезда?

Мы уезжаем в аэропорт через час.

Плохо. Я буду скучать по тебе. Очень, очень скучать.

Только восемь дней. Держись, малыш. Скоро вернусь.

После такого разговора с Марго он возвращается в свою комнату в отель и проводит несколько часов в тоске, совершенно без никаких сил для работы за письменным столом и без никакой возможности сконцентрироваться на чтении (Жорж Перек Les Choses: Une Histoire des années soixante), и прежде, чем он вновь возвращается к мыслям о Сесиль, он вспоминает, что сегодня — первый день ее учебы, и она, совсем недалеко от того, где он сейчас, сидит в классе и слушает разглагольствования какого-нибудь учителя о поэтическом метре Мольера, теребя пенал заточенных карандашей. Он будет сторониться ее некоторое время, говорит себе, и, когда его классы начнутся через восемь дней (в тот же день возвращается и Марго), тогда у него будет законный повод видеться с ней гораздо реже; и чем меньше времени они проведут вместе, тем быстрее пройдет ее увлечение им.

Следующие три дня он упорно придерживается режима молчания. Ни с кем не видится, ни с кем не разговаривает, и понемногу он начинает чувствовать себя увереннее в своем одиночестве, будто ограничение, напущенное им на себя, очистило его каким-то образом, вернуло его в состояния человека, каковым он представлял себя ранее. Он пишет две короткие поэмы, в которых появляется что-то стоящее (хорошо бы все, да только мечта о другом / хорошо б ничего, да только мечта не об этом), проводит всю вторую половину дня в размышлениях о сцене возрождения в фильме Дрейера и сочиняет длинное, очень эмоциональное письмо к Гвин о переменчивости неба Парижа, взглядом из окна его комнаты: Жить здесь означает стать знатоком облак, метеорологом капризов. Потом, на четвертый день, после того, как только что проснулся, пригубив первый глоток растворимого кофе, приготовленного им каждым утром на плитке позади кровати, раздается стук в дверь.