Невидимый Друг

Наконец, двери распахиваются, и шелест голосов замирает как по команде. Все подаются вперёд, вытягивают шеи, чтобы рассмотреть посольство из Кеш-Анура, этой жаркой страны, которая славится своими пустынями, прекрасными песнями и изысканными сладостями.

Первым вплывает музыкант – едва не пригибается к полу под тяжестью причудливого инструмента. Две выпуклые деревянные деки, напоминающие домбру, держатся искусно выструганным коромыслом на шее. Щуплый седобородый старичок в зелёном халате играет двумя смычками одновременно, обе его руки выписывают причудливые кренделя, и тронный зал полнится прихотливыми извивами восточной мелодии. Скачущие ноты рассыпаются над толпой, отражаются от беломраморных стен и зеркал, и вот уже такое чувство, будто здесь целый струнный оркестр.

Следом пара загорелых мальчишек в одних шароварах и фесках, худые как щепки, рассыпают лепестки алых роз, пригоршнями вытаскивая их из объемистых корзин. Боюсь представить, сколько раз охрана проверяла их содержимое на безопасность. Очень хочется чихнуть, но огромным усилием воли сдерживаюсь и даже умудряюсь нацепить на себя благосклонную улыбку.

При виде алого безобразия, усеявшего светлый ковёр, я совсем раскисаю. Мои глупые воспоминания принимаются жалить в два раза сильнее. Оказывается, совершать поступки по велению сердца, по чутью, которое заставляет сделать как правильно, не раздумывая – намного, намного проще, чем пожинать потом горькие плоды этих поступков.

Моя жизнь была упорядоченной и размеренной, я твёрдо знала, каким будет мой завтрашний день и потихоньку, упорно, мелкими шагами меняла свою судьбу к лучшему. А вот теперь чувствую себя куклой, которую сломал ураган – и никак не могу собрать себя воедино и понять, что же мне делать теперь со своей жизнью. Мечты, которые совсем недавно так грели и заставляли откладывать каждую копеечку на то, чтобы когда-нибудь стать самостоятельной, теперь вдруг поблекли и рассыпались в моих пальцах, как сухой осенний лист. А новые мечты увяли, не успев расцвести.

За всеми этими горькими раздумьями я пропустила момент, когда гости из далёкой страны вошли в зал и преодолели его почти до середины, остановившись на почтительном расстоянии перед троном.

Человек семь высоких, угловатых как сухое дерево мужчин. Все в белом – белые шаровары, белые кафтаны, белые высокие чалмы. Разница только в размере головного убора и длине бороды. У самого седого и длиннобородого ещё и павлинье перо в чалме воткнуто чуть повыше изумруда размером с перепелиное яйцо. Выстроились то ли по рангу, то ли по длине бороды – а может, в их стране это одно и то же. На лицах надменность, но я вижу, с какой опаской они стреляют глазами по сторонам и рассматривают всё вокруг. Беспокойно гладит рукой косматую, чёрную с проседью бороду тот, что пониже. Нервничает? Плохо.

Напряжение в воздухе сгущается, у меня подводит живот от страха. Неужели оно? Неужели скоро начнётся? Но кто из них? Семеро гостей. Наверняка каждого тщательно осматривали. Или не стали, зная о том, что самая ценная персона в этом зале в безопасности, а остальными пешками и пожертвовать можно, лишь бы вывести на чистую воду заговорщика?..

Старик кладёт на бороду узловатые пальцы, унизанные драгоценными перстнями, принимается мерно её гладить и затягивает глухим гортанным голосом длинную цветастую речь, обильно пересыпанную восхвалениями. До меня с трудом доходит что-то о «сияющей, как Луна в ночи» красоте принцессы, её «белоснежном, как лебединое крыло» лице и «нежных, что первая зелень на холмах богини Весны» очах. Не сразу понимаю, что это он обо мне. До меня доходит, только когда замечаю, что после слов посла наступает звенящая тишина, все уставились на меня, а Авалакарис так и вовсе дырку сейчас просверлит.

- Ваше красноречие может сравниться только с красотой вашей бороды. Я польщена, спасибо!

Кажется, я ляпнула несусветную глупость, но старик заулыбался и все «отмерли». По его щелчку из-за спин гостей выходят темнокожие девушки-танцовщицы в золотых шароварах и таких коротеньких тряпочках сверху, что присутствующие сразу оживляются. Одна из них несет плоскую пиалу с благовонными палочками, а две другие – яркий расписной сундучок. Ставят передо мной, открывают, и я слышу, как Кармелла и девочки в толпе восхищённо ахают.

Посол подробно описывает каждое из драгоценных украшений, разложенных на бархатной подушке, перечисляет вид камня, способ огранки, его размер, где именно добыли… Я стою и думаю о том, что мне ужасно хочется пить, есть, спать и вообще закрыться в комнате, свернуться раненым зверьком на кровати, и чтоб меня не трогали до следующей весны.

А девушки выносят всё новые и новые дары. Редкие масла для кожи, благовония и пряности, отрезы ярких тканей, древесина ценных ароматных пород, целые блюда сложенных горкой сладостей, запечатанные кувшины с вином высотой в половину человеческого роста, птицы в клетках в ярком оперении и даже пара пустынных лисичек с огромными ушами и перепуганными глазами…