Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945

Дежурный, весьма упитанный офицер военно-воздушных сил, подошел ко мне, вспотевший и несчастный, и рассказал, что вещи разворовываются направо и налево, а он с несколькими людьми, которые остались в его распоряжении, больше не в силах обеспечивать охрану склада. Я сказал ему, что согласен взять этот груз под свою охрану и могу дать ему письменную расписку о получении. Он согласился со мной. Его люди начали загружать вещи в наш поезд. Примерно через час прибыл капитан из полевой жандармерии, кто-то поднял тревогу, появился Германн, немного бледный; капитан заявил, что к ним поступило сообщение, что наша рота занимается мародерством. Ситуация была довольно сложной; с капитаном полевой жандармерии связываться было опасно. Я начал надевать свою шинель.

– Нет, нет. Не надо надевать шинель, – сказал мне Германн.

– Почему не надо?

– Чтобы были видны ленточки, которые прикреплены к вашему мундиру. У капитана имеется точно такая же саксонская медаль, как и у вас.

Столь удачному разрешению этой ситуации я был обязан только его величеству королю Саксонии, светлая ему память, а также сообразительности своего старшего сержанта. Когда двое офицеров сталкиваются в столь напряженной ситуации, еще до того, как посмотреть друг другу в глаза, они в первую очередь бегло оценивают награды друг друга. У капитана полевой жандармерии на самом деле имелся саксонский орден Святого Альбрехта 2-го класса. Такой же орден был и у меня. Свой орден я получил в 1917 году, будучи еще очень молодым офицером, прикомандированным к штабу полка саксонских королевских гренадер, и только за то, что проверил качество завтрака, который особенно пришелся по вкусу его превосходительству командиру корпуса. Я не стал спрашивать капитана, за какие заслуги он получил свой орден. Но я спросил его, в каком полку он служил в годы Первой мировой войны; и поскольку была найдена основа для взаимопонимания, он не стал обвинять нас в мародерстве. Мы достигли компромисса. Рота должна была выгрузить из поезда и сложить на железнодорожной платформе все те вещи, которые я принял на хранение и которые, по его словам, были похищены. К счастью, у нашего квартирмейстера оказалась накладная, в которой указывалось количество подбитых мехом сапог, хотя их на самом деле и не пересчитывали. Не было особых причин, чтобы отдавать их все, да и капитан не собирался пересчитывать их точное количество – он просто поверил нам на слово. Так что мы оставили себе сотню лишних пар.

На следующий день была объявлена одна из тех ложных тревог, которые в то время часто случались. Высадка русских на северное побережье Крыма ожидалась со дня на день, и те грузы, которые все еще лежали на железнодорожной платформе, были облиты бензином и подожжены. Этот инцидент получил неожиданное продолжение спустя несколько недель.

Мы сидели на платформе, играли в «скат» и ожидали приказа, чтобы отправиться в Херсон. Однако вечером к нам подошел начальник станции – он получил приказ, согласно которому рота опять должна была выгружать все свое имущество из поезда. Я отправился к телефону, чтобы связаться со штабом дивизии. В это время дивизия располагалась примерно в 20 километрах к юго-западу от нас, в Шейх-Эли, маленькой степной деревушке к северо-востоку от Симферополя. Мне удалось связаться с капитаном Варнхагеном, заместителем майора Фабрициуса.

Варнхаген был молодым преподавателем университета, специалистом по археологии; интеллигентный, скептически настроенный, тонко чувствующий фальшь, он стал прекрасным офицером. В 1940 году мы оба получили приказ собрать материалы для военного журнала нашей дивизии, нам с ним довелось совершить захватывающее путешествие на машине, объездив половину территории Франции. В Отене мы любовались собором с его широкой, залитой солнцем лестницей, увенчанной сводом. Собор неповторимым образом соединял в себе легковесную беззаботность, присущую местной традиции, с готической набожностью. Талейран, который был епископом Отена, никогда не видел собор; это была единственная ошибка, которую он совершил за всю свою жизнь. Затем мы направились вдоль Золотого Берега, по которому цепочкой протянулись знаменитые винодельческие центры Бургундии. Осенью 1941 года Варнхаген был одним из моих пациентов в пункте Казак III, получив пулевое ранение в бедро; он был весьма встревожен, когда я сделал ему местную анестезию и оставил открытым входное отверстие от пули.

В данный момент я спрашивал его, не произошло ли ошибки и следует ли нам на самом деле выгружать все свое имущество из поезда.

– Нет, – ответил он, – приказ правильный.

– Но какова причина?

– Секрет высшей важности.

– Но это же сумасшествие! А что же будет с нами? В любой момент…

– Вам лучше остаться.

– Но почему?

– Ты помнишь время, когда ты лечил мою рану?

– Конечно помню.

– Встретимся в Филиппи. – И он повесил трубку.