Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945

Вероятно, разумнее всего было бы пойти спать, чтобы хоть немного отдохнуть перед боем. Но провести такую ночь в разговорах и за выпивкой является высшим шиком, это придает человеческим взаимоотношениям дополнительную и особенную остроту.

Подобно воинам Александра, которые накануне решающей битвы с Дарием, положившей конец великой империи, сидели вокруг походных костров на Иссе и беседовали – о восходе солнца над афинским Акрополем, о виноградниках на холмах Аттики и о женщинах, которых они оставили на берегах Эгейского моря, – точно так же и мы сидели вокруг раскаленной железной печи и разговаривали о восходе солнца над Гевельзеен – группе озер в окрестностях Берлина, о пивных близ Ораниенбургских ворот, а также о девушках, слушающих выступления духового оркестра в городском парке в Трептове.

Но между нами была и существенная разница. Любую реку, которую мы преодолели, можно было считать Галисом, а империя, которую мы уничтожили, была создана нашими же отцами. У всех были на этот счет какие-то смутные предчувствия; об этом старались не говорить, но определенное напряжение всегда чувствовалось и, чем дольше продолжалась война, становилось все сильнее. Временами мы просто старались не подавать виду и старались поддерживать свою репутацию бравых вояк.

В то время у нас было принято каждый вечер слушать «Лили Марлен». Как только прозвучал последний куплет, недалеко от нас упало еще несколько бомб, и окончание песни мы дослушали уже лежа под столом.

Затем зашел разговор о наших делах: сперва о лошадях, которые снова располнели после того, как их стали кормить овсом; о том, что у Пани, непревзойденной попрыгуньи, случилась колика и что сержант Гарлофф водил ее кругами на поводке всю ночь, пока колика не прошла. Затем достали целую партию очень красивых болгарских медалей, их распределение сопровождалось шутками и оживленными разговорами. Руководил вечеринкой полковник Рейнхарт и в состоянии алкогольного опьянения заявил, что медицинская рота отныне будет пятнадцатой ротой его полка. Я рассказывал о храбрости, проявленной румынскими солдатами во время боев за Одессу, и о гостеприимстве их офицеров, а также поведал комичную историю о том, что штурм города был назначен на следующий день после того, как русские сами его оставили. Я рассказал о достопримечательностях Одессы, о знаменитой лестнице, о памятнике Дюку Ришелье, а также о громадной добыче, захваченной в порту.

Затем разговор плавно перешел на обсуждение предстоящего боя. Некоторые части нашей дивизии уже вступили в бой, и с фронта до нас доходили странные слухи: русские больше не бегут, а сражаются с таким ожесточением, будто в них вселился сам дьявол; наши вынуждены были зарыться в землю; местность была абсолютно ровной и вся находилась под обстрелом русских на такую глубину, что лошадей пришлось спрятать в укрытия, иначе их просто перестреляли бы; окопы были заполнены грунтовыми водами; как говорили, уровень потерь был очень высоким; появились серьезные сомнения относительно того, смогут ли вообще наши войска прорваться через перешеек; перед нами вырисовывалась ясная перспектива делать громадное число операций в сырости и холоде в течение многих дней и ночей.

Внезапно восточная дверь распахнулась, и прилетевший из степи ветер задул лампу; при тусклом свете, исходившем от печи и освещавшем только нижнюю часть лица, мы выглядели как участники некой средневековой мистерии. Пришел конюх и доложил, что лошади оседланы. Было 3 часа утра. Мы допили водку и, собрав свои халаты, перчатки, кобуры от револьверов, планшеты и противогазы, покинули комнату. Конюхи стянули с лошадей попоны, мы залезли в седла и поскакали вперед в ночной мгле. Дождь перестал лить, и когда мы обернулись, то увидели, что печь, подобно глазу циклопа, все еще светится в темноте.

Глава 9 Грязь

То село на Перекопском перешейке, которое я покинул сегодня в 3 часа утра, лежало в нескольких километрах к западу от проселочной дороги, и именно до нее мы и должны были добраться. Я взял с собой сержанта Гарлоффа. Это был сухой, молчаливый, надежный человек, который вырос на конном заводе в Померании. Всю свою жизнь он провел среди лошадей, и с годами его лицо стало чем-то похожим на лошадиную морду, что иногда случается у людей его профессии. Он был первоклассным наездником, практически представлявшим собой одно целое со своей верховой лошадью, которую звали Наполеон. В первые дни после начала войны на одной из открытых равнин вблизи Прута русский истребитель, выполнявший разведывательный полет, устроил на нас настоящую охоту. В поисках спасения мы помчались галопом прямо навстречу самолету и выскочили из зоны его обстрела как раз перед тем, когда, по нашим расчетам, он должен был открыть по нас огонь из пулеметов. Мы повторяли этот маневр до тех пор, пока не оказались в безопасности.

Если бы он был англичанином, то мог бы просто совершить круг почета над нами и помахать на прощание крыльями, но он был русским и не мог себе позволить никаких вольностей.