Невидимый фронт Второй мировой

Если же экспертиза докажет, что на Холме Славы покоится не Николай Иванович, а другой человек, то в этом тоже можно усмотреть некий глубокий смысл. Кузнецов два самых знаменательных года своей жизни блестяще играл роль обер-лейтенанта вермахта Пауля Зиберта. А после его смерти неизвестный германский офицер играет роль легендарного советского разведчика, но теперь уже – в могиле. И можно будет сделать это захоронение Могилой Неизвестного Немецкого Солдата. Сотни тысяч их вместе с миллионами красноармейцев встретили смерть на украинской земле, честно выполняя свой долг, веря, что сражаются за Родину и свой народ, и не имея никакого отношения к преступлениям нацистского режима. Мой друг Дэвид Глэнц свою книгу «Величайшее поражение Жукова. Впечатляющая неудача Красной армии в операции „Марс“» о сражении на Ржевско-Вяземском плацдарме осенью и зимой 1942 года посвятил «памяти десятков тысяч советских и германских солдат, которые сражались и погибли или выжили в ужасной мясорубке этой операции только для того, чтобы быть забытыми историей». Наверное, и нам через пятьдесят с лишним лет после окончания Второй мировой войны стоит также относиться к нашим бывшим врагам и не числить солдат вермахта фашистами и преступниками?

И зачем создавать миф? Пусть место и время смерти Кузнецова, детали его последнего боя навсегда останутся неведомы. Пусть мы не узнаем, погиб ли Николай Иванович в бою, или был пленен, а потом расстрелян, убили ли его украинские повстанцы как немецкого офицера или как большевистского агента. Это был один из последних рыцарей нашей отнюдь не романтической эпохи, свято веривший в свою миссию. 20 сентября 1943 года, перед тем как отправиться убивать заместителя Коха Даргеля (который чудом уцелел), Николай Иванович оставил в отряде Медведева письмо, которое просил вскрыть только в случае своей гибели. Вот что писал он в этом своеобразном завещании: «25 августа 1942 года в 24 часа 05 минут я спустился с неба на парашюте, чтобы мстить беспощадно за кровь и слезы наших матерей и братьев, стонущих под ярмом германских оккупантов.

Одиннадцать месяцев я изучал врага, пользуясь мундиром германского офицера, пробирался в самое логово сатрапа – германского тирана на Украине Эриха Коха. Теперь я перехожу к действиям.

Я люблю жизнь, я еще очень молод. Но если для Родины, которую я люблю, как свою родную мать, нужно пожертвовать жизнью, я сделаю это. Пусть знают фашисты, на что способен русский патриот и большевик (хотя членом партии Кузнецов так и не стал, мировоззрение у него было коммунистическое; о таких говорили – „беспартийный большевик“. – Б. С.). Пусть знают, что невозможно покорить наш народ, как невозможно погасить солнце. Пусть я умру, но в памяти моего народа патриоты бессмертны… Я пойду на смерть с именем моего Сталина, отца, друга, учителя. Передайте ему привет».

Николай Иванович Кузнецов обрел бессмертие. Мы не знаем, где его могила, но образ обер-лейтенанта Зиберта, бесстрашно расстреливающего высокопоставленных нацистов, навсегда остается в нашей памяти. Хочу подчеркнуть, что почти все жертвы кузнецовских пуль в той или иной степени были причастны к военным преступлениям или преступлениям против человечества. Эрих Кох, в частности, в 1961 году польским судом был приговорен к смертной казни, замененной пожизненным заключением (гаулейтер скончался в 1986 году). И в этом же ряду стоял тот, с чьим именем Николай Иванович шел на смерть, ничего не зная о сталинских преступлениях.

Конечно, Кузнецова, гениального разведчика, стоило бы послать на многолетнюю нелегальную работу в Германию. Но начавшаяся война перечеркнула подобные планы. Времени на «акклиматизацию» нового резидента и создание в Рейхе агентурной сети уже не было. И Николая Ивановича использовали как фронтового разведчика, добывавшего сведения главным образом тактического характера, и как террориста, уничтожающего чиновников оккупационной администрации.

Дело комиссара Люшкова