Невидимый город

Песня накатывалась ровно, как морской прибой, укачивала, затягивала, и на ладонях колдунов затеплилось, а потом стало разгораться, темнеть, наливаться силой кольцо бурого огня.

По норочкам спят ласточки,
По гнездышкам – касаточки,
На дереве спят соколы,
Под деревом спят соболи.

Потом песня переменилась, и языки пламени послушно вытянулись, заиграли в полную силу.

Говорит куна куне:
Это кто там во гнезде?
Это кто там во гнезде,
Во глубоком во дупле?
Во глубоком во дупле
Сидит семеро птенцов.
Сидит семеро птенцов,
Серых семеро совят.
Уж как трех-то мы съедим,
Трех-то детям отдадим,
У седьмого, у последнего,
Только крылья объедим!
То не семеро совят –
Семеро бесенят.
Семеро бесенят,
Они тоже есть хотят.
Они кун-то подождут
Да на части разорвут!

На последних словах шеламцы разом хлопнули в ладоши, огненное кольцо разорвалось на четыре части, зашипели, извиваясь, последние языки пламени и пропали в рукавах колдунов.

– Вот и поделили Силу-то, – сказал довольный Кир. – Ты где хорониться надумал, Гис, ежели не тайна?

– Да какая там тайна? Я и не думал толком. Неловко как-то. Будто на похоронах за вдовой ухлестывать. Можно к выкупным маркграфам податься. Они на своей земле хозяева, королевская воля им не указ. Опять же, не первый год с дивами воюют, знают, как шеламца приветить.

– За… Забудь ты про маркграфов! Король им не указ, но против Островных Магов и они не попрут. Мы вот с Густом надумали за Шелам уйти.

– Наскрозь? – не без ехидства поинтересовалась женщина.

– А, бодай тебя! – огрызнулся Кир. – Закрайком, как все добрые люди. В Зашеламье, небось, королевствов-то много. А колдуны везде нужны.

– Да помолчи ты, огрызок шеламский! – бросил Густ сердито. – Шуршит навроде что-то в кустах!

Кали замер, но когда два колдуна, разводя руками подлесок, стали приближаться к нему, понял, что обнаружен, и бросился в бега.

Не тут-то было! Они в момент догнали его, скрутили и потащили назад к костру.

– Пацаненок какой-то подглядывал за нами! – закричал Кир.

– Пацаненок, говоришь? – Гис усмехнулся. – Да у него, верно, у самого пацанята по двору бегают. Нет, таких гостей к нам еще не жаловало. Небось, сидел в кустах, да прикидывал, сколько за наши четыре головы солдаты дадут.

– За шеламцев? Ты что, сдурел, Гис?

– Это не я, это время сдурело. Королевский указ забыл? Что только делать с ним теперь? Лица наши он видел.

– А то их без него мало народу видело? – спокойно возразила женщина. – Только метку ему на память о нынешней ночи я все же оставлю.

Она размахнулась и ударила Кали по лицу. Он взвыл по-звериному. На его щеке ясно отпечатались четыре точеных пальчика – будто раскаленным железом приложило.

– Отпустите его, ребята, – велел Гис, поморщившись. – Он ведь сейчас весь Шелам перебудит.

Шеламцы разжали руки, и Кали с воем, не разбирая дороги, бросился в ночную темноту.

– Зря ты так, Десс, – сказал Густ. – Теперь о нас еще хуже думать будут.

– А тебе что за разница? – возразил Гис. – Худо, хорошо ли, а нынче тебя всякий ловить будет. Ты теперь – верный доход, кусок хлеба для детишек.

– В Зашеламье уходить надо, – повторил Кир.

– Уходите, – тихо и зло сказала женщина. – Пусть будет так. У кого ничего здесь нет – уходите. А я останусь с Клаймом. И если кто-нибудь хоть горсть земли с его могилы возьмет… – Она отвернулась от людей, прижалась лицом к стволу дерева и заплакала.

– Неладно получилось, – пробормотал Густ. – Ну да всяко уходить надо, рассветет скоро. Прощай, Гис. Прощай, Десс.

– Прощай, Гис, – повторил Кир.

Они растаяли в темноте.

Гис положил руки на плечи женщины и тихо стал ее уговаривать.

– Полно, Десси, полно, не убивайся. Осень придет, горе водой унесет.

– Осень… – Женщина шмыгнула носом, высморкалась в пальцы. – Осенью, верно, у каждого тут горе будет. Не меньше, чем мое…

Часть первая. Белый замок. Лето