Они довольно долго двигались по Медиане. То ли склонение было неблагоприятным, то ли так далеко Кейта все построила. Ивик ничего не говорила. Она просто не знала, как говорить с Кейтой теперь. И та молчала. Молча скользила впереди на своей "лошадке", Медиана шла на подъем, рельеф ее менялся. Ивик поспевала вслед за Кейтой, глядя на ее молодую, легкую фигурку в седле, иногда, вот наваждение, ей думалось, что это Ашен, и хотелось даже окликнуть по имени, но это было бы очень жестоко.
(Ты извини, сказала Кейта, ты сама увидишь. Но ты должна это посмотреть. Я просто не считаю себя вправе. Да, конечно, я посмотрю, ответила Ивик. И ты не думай, я не обижаюсь. Я и не хочу быть фантом-оператором на самом деле.)
ЭтоАшен хотела, едва не ляпнула она, но вовремя замолчала.
Кейта была совершенно обычная. Ивик почему-то казалось - Кейта должна измениться. Ивик пережила множество смертей. Смерть ходила рядом, плотоядно облизываясь, она была обыденностью. Ивик видела, как смерть переживают другие - как бьются в отчаянии, буквально в судорогах. Как громко и почти неестественно рыдают, закрыв лицо руками. Бледнеют, молча и страшно. Впадают в прострацию. Громко, оживленно говорят и не переставая делают что-то, и не могут умолкнуть ни на секунду. И в этом, опять же, не было ничего особенного, но ведь Кейта потеряла дочь. Дочь! Ивик даже не пыталась вообразить "а если бы что-то случилось с детьми". Это было за пределами вообразимого. Она не знала, как теперь разговаривать с Кейтой.
Наконец подъем кончился, и теперь перед гэйнами открылся фантом.
Они приблизились. С такого расстояния он был виден лучше всего. Ивик остановилась, всматриваясь.
Фантом был лучше ее собственного. Ей казалось - намного. Она не только не обижалась на Кейту, вроде бы укравшую идею - да и какая там идея-то, банальность по сути. Ей теперь было стыдно, что она в свое время так бездарно, так нелепо эту идею воплотила.
Восхождение. Люди шли один за другим, вытягивали друг друга из расселин, подавали руки, несли детей и стариков на плечах. Ивик поднималась и спускалась вдоль горы, вглядываясь в лица. Фантом был неподвижен, как и она сама задумала. Но лица... не зря все-таки Кейта - художница. Фантомы, наверное, и должны создавать именно художники. Зрительный образ. Лицо девчушки, совсем еще юной, доверчиво протянувшей руку парню, перед тем, как прыгнуть через ручей. Высокий, седой старик-дейтрин, явный гэйн, судя по осанке, но уже, видимо, больной, уже слабый, и девочка-подросток, ведущая его под руку. Монахиня со строгим, просветленным лицом. Парень, высоко и гордо вскинувший руку с красным флагом, трепещущим на ветру. Женщина, подающая ребенка из рук в руки высокому мужчине. Целая вереница детишек, самоотверженно помогающих друг другу карабкаться по камням. Врач, склонившийся над больным, лежащим чуть в стороне, и рядом - двое друзей, смотрят тревожно, держат больного за руку. Монах-хойта с дейтрийским крестом.
Они все были - живые. Настоящие. И в то же время - не совсем такие, как в жизни. Каждый из них совсем-совсем не думал о себе. Не замечал себя. Каждый растворился в друге, в любимой, в том, кто был рядом и нуждался в заботе и помощи.
Еще было новое - вдоль ряда Кейта расставила гэйнов-часовых, в форме и с автоматами, пристально вглядывающихся вдаль. Они охраняли цепочку.
Ивик повернулась к Кейте и ощутила, что не может говорить - в горле застрял комок. Слишком трогательным был этот фантом. Ей никогда не удалось бы создать такой...
Впрочем - кто знает.
-- Кейта... это замечательно! То, что ты сделала...
-- Понимаешь, я подумала, - в который раз стала оправдываться Кейта, - я решила, что идея просто замечательная. Кельм был прав тогда. И ты все очень хорошо сделала. Но тебя никто не знает, а у меня... да, у меня этот фантом приняли. Теперь его будут охранять, и я буду его поддерживать. Я просто думала, что лучше так, чем совсем никак. Ты меня тогда заразила, понимаешь? Я поняла, что это просто нужно создать. Обязательно. И вот...
-- Да это же здорово! - сказала Ивик, - и какая разница - кто? Главное, что это сделано. Что они это увидят, почувствуют. Что мы... мы не только войну эту нашу бесконечную можем транслировать. А и что-то хорошее наконец.