Невидимый мир

   (Тут самое главное - быть твердо уверенным, что тебя должны послушаться. У Ивик это долго не получалось. Этому ее специально учила Ашен).

  -- К стене! Или стреляю!

   Козлы послушались на этот раз. Ивик выстроила их носами к стене. Один из них, самый здоровый, зашевелился было. Ивик прицелилась и точно вогнала пулю в стену, рядом с его головой, так, что штукатурка хлестнула в лицо.

  -- В следующий раз стреляю на поражение! Стоять смирно!

   Она перевела дух.

  -- У кого кошелек, поднять левую руку!

   Одна рука осторожно поднялась.

  -- Брось кошелек назад, на дорогу!

   Бандит неловко завозился. Черный прямоугольник отлетел и бесшумно упал на снег. Ивик подумала. Ей всегда с трудом удавалось такое вот планирование действий. Наконец она сообразила.

  -- Ты! Да ты, у кого кошелек был! Повернуться ко мне! Поднять кошелек. В сумку все собрать! Быстро, шевелись! Молоко оставь, козел! - Ивик употребляла местные, более крепкие выражения, - Взять сумку и кошелек! Догнать женщину. Все отдать. Извиниться. Остальные стоят здесь, если рыпнешься - положу всех, а потом догоню тебя. Потом вернешься сюда. Пошел!

   Она краем глаза наблюдала за удалявшимся бандитом, продолжая держать остальных под прицелом (впрочем, дуло пистолета было направлено в ноги, Ивик не собиралась убивать). Юлия была уже в конце улицы. Брела, согнувшись - наверное, плакала. Ивик проследила за действиями бандита. Наконец тот медленно, загребая ногами, приблизился к ней.

  -- К стене!

   Она подержала гопников под прицелом еще минут десять. То время, которое нужно Юлии, чтобы дойти до дома. Предупредила их о колоссальной опасности дальнейшего преследования женщины. И не позволяя бандитам обернуться, исчезла в Медиане.

   Через три часа она снова сидела за компьютером - теперь уже в ботинках, а у клавиатуры стоял стакан теплого молока с медом. Все подопечные Ивик крепко спали. Спал даже Штопор, у себя дома под столом, не дойдя до кровати, а рядом поперек кухни спал басист. Ивик открыла на половину экрана свой собственный, выстраданный, вылизанный текст.

   Ее новая повесть называлась "Белая земля". Ивик надеялась, что из этого получится целый цикл повестей и рассказов. Ее глаза блестели. Она была сейчас красива, как бывает красив всякий напряженно работающий человек. Пальцы плясали по клавиатуре. Ивик была почти счастлива.

   "... нетающие снежинки. Шпиль башни ввинчивался в слепое тусклое небо. Идти упрямо, ища глазами этот шпиль, словно стрелку компаса, проваливаясь по колено..."

   Там, на Севере, на полуострове Шел-Таан, еще неисследованном, жила аборигенная цивилизация Нового Дейтроса. О ней ничего не знали. За снегами и морозами, несовместимыми с жизнью, лежал оазис тепла. До него почти невозможно добраться. Его нельзя увидеть с воздуха - атмосферная аномалия не позволяла над ним летать. До него не дойти через Медиану. Дойти до оазиса, до Белой Земли, можно только пешком и по Тверди. Полярный исследователь, герой Ивик, Мелт иль Ведар, однажды дошел - в одиночку. И теперь, уже неофициально, без экспедиции, пытался повторить этот путь. Чтобы увидеть Белую Землю, пойдешь на все. Чтобы понять ее тайну.

   "помнишь, как играли колокольцы, звенящий каскад в теплом, тягучем, как мед, летнем воздухе? Тебе улыбались все, кто шел навстречу. Просто потому, что тебе нужны были эти улыбки, потому что они это знали, а потом та девушка, помнишь, она подошла и обняла тебя. Помнишь, как рвали орехи, их ядрышки были сладковатыми, а древесный сок тек по пальцам, и пальцы делались липкими..."

   Мелт шел сквозь пургу, он уже видел башни Белой Земли - их может увидеть лишь тот, кто побывал там однажды. Его губы потрескались до крови, лицо было иссечено колючим снегом. Он не уходил в Медиану - знал, что уйдя, потеряет связь и никогда уже не увидит Белой Земли. Мелт шел из последних сил. У него были такие же глаза, светлые, странно блестящие, как у Кельма. Он вообще был похож на Кельма. Не сдавался до последнего. Невозможно сильный. Невозможно одинокий. Ивик любила Мелта.

   Когда она писала - никогда не вспоминала о Марке или детях. Здесь они были ни при чем. Не имели к этому никакого отношения. Их как бы не существовало. Здесь рядом с ней был только Кельм. Его лицо смотрело из угла экрана. На него Ивик взглядывала временами. Потом ловила себя на том, что буквально повторяет выражения из рассказов Кельма (она знала большую часть его рассказов почти наизусть). Начинала торопливо править. Бен уже заметил однажды, что ее торопливая писанина уж очень напоминает некий самобытный, известный в узких эстетских кругах, не раз отмеченный критиками стиль некоего Кельмина иль Таэра, может быть, она о нем слышала... Да, ответила Ивик, конечно. И не только слышала, но знает все его рассказы, все сто двадцать три, включая юношеские, а некоторые помнит наизусть.

   Бен оказался еще одним человеком, посвященным в тайну. Таких людей всего-то ничего. Но Бен далеко, Ивик не видела его много лет, и по сути, он знал о ней больше, чем кто бы то ни было.