Невидимый мир

  -- Я ведь другим раньше был. Совсем другим. Мне тогда было восемнадцать. У меня девчонка была. Она... - он осекся, потом продолжил, - я даже не думал, что в этом какая-то сложность есть. Мир был такой простой-простой. Все было легко. А потом... после этого. Ивик, вот уже двенадцать лет прошло. Я не вспоминаю. Никогда не говорю ни с кем. А что говорить - ведь никто же не поймет. У меня на самом деле... понимаешь, будто внутри все мертвое. Давно. Внешне я как бы нормальный, работаю, общаюсь. А внутри... Ивик, ты чего, плачешь?

   Ивик неловко стерла слезу с щеки.

   То, что он рассказывал, было отчего-то так понятно. И так больно... И так хотелось помочь хоть чем-нибудь.

  -- Я даже не знаю, почему тебе вдруг... честно, сам не понимаю, - он покрутил головой, - на самом деле не надо об этом. Когда об этом думаешь, так хреново становится. Я и не думаю никогда. Но внутри-то все мертвое реально. Не знаю, Ивик... что-то в тебе такое есть... что хочется рассказать.

  -- Наверное, лучше рассказывать, - тихо сказала Ивик, - в себе держать все время... оно же не проходит.

  -- Все равно проходит отчасти. Время лечит.

  -- Кель, а ты... к психологу не ходил? Ведь наверное, есть же какие-то... как-то можно помочь?

   Он резко покачал головой.

  -- Нет. Я боюсь психологов. Понимаешь? Ни разу не был с тех пор. Я сам уж лучше. Я справляюсь.

  -- Почему? Почему боишься?

  -- Так ведь там, в атрайде - там психологи с тобой и работают. Думаешь, это просто так, взяли в плен, выбивают информацию? Это бы ладно еще. Но у них там все очень сложно. Они тебе сначала всю душу наизнанку вывернут. Докажут, что и ты полное дерьмо, и Дейтрос полное дерьмо. Все, во что ты веришь. Мне ведь это доказали, понимаешь? Я им искренне верил. Подставляют так, что ты уже как бы и предатель, и уже все равно деваться некуда. Боль... да, все время. И сильная боль, Ивик, даже не то слово... хуже не бывает. Такая, что ты вообще в слизняка превращаешься, и сознание теряешь. Но ведь не только это. Ощущение, что ты полный идиот просто. Что нет никакого смысла, что не надо сопротивляться. И потом все равно говоришь "нет". И позже... позже тебе говорят, что ты все сделал правильно, ты был прав, выдержал, ты герой. А ты про себя внутри так и думаешь: дурак. Всю жизнь. Ивик, ну не реви, ты что?

   Он протянул руку и стер с ее лица слезы. Ивик поймала эту руку - левую, покалеченную - и неловко поцеловала ее.

  -- Кель, - сказала она, - ты сам не видишь, не понимаешь, какой ты? Ведь ты же действительно выдержал. Ты не сдался. Да, тебя убили внутри. Я понимаю. Но ты же все равно не сдался... И ты теперь говоришь, что... Кель, ты не понимаешь, какой ты классный на самом деле... Какой сильный. И ты не обращай внимания, что я реву. Ты говори. Тебе, может, легче станет. Я просто реву... от офигения... потому что понимаю все очень хорошо.

   Кельм опустил глаза.

  -- Мне кажется, ты действительно понимаешь, - глухо сказал он, - странно это. Меня на самом деле никто еще не понимал... после того. Ни разу.

   Ивик шумно втянула воздух носом.

  -- Меня и не уговаривали к психологу идти. У нас ведь как: если человек работает, выдает результат в Медиане, есть огонь - его не дергают. А я работаю. У меня все в порядке, все хорошо.

  -- Наши психологи же так не делают, как там, в атрайде...

  -- Я знаю. Но я не пойду никогда. И не надо мне. Я ведь живу, работаю. Все нормально.

  -- А внутри боль.

  -- А что делать... от этого никто не избавит, а жить как-то надо.

   Ивик и это почувствовала. Одиночество. Ей это было знакомо. Она ощущала такое, когда встречалась с друзьями детства, с родственниками, с людьми, никак не связанными с войной. Когда ничего и не расскажешь толком, и не поделишься. И даже с Марком очень о многих вещах нельзя было говорить - она его берегла. Но по крайней мере, среди гэйнов этого одиночества не было, среди гэйнов она чувствовала себя своей и могла говорить обо всем.

   А он и среди гэйнов - чужой. Слишком много боли. Больше, чем может представить человек. Слишком много.

  -- Нас было трое, - вдруг сказал Кельм. Взгляд его заледенел. Ивик снова взяла его руку в свои ладони, и он уцепился пальцами, сжал крепко, до боли.

  -- Нас было трое. Я не один туда попал. Я, мой брат по сену... и девчонка. Моя. Лени. Лени умерла... то есть они убили ее. Бросили в резервацию. Гнуски ее порвали. Я это видел, смотрел.

   Ивик передернуло.

  -- О Господи...