Невидимый мир

  -- И потом, с Веленой... я сам, наверное, виноват. Ты знаешь, я на самом деле человек тяжелый. Меня трудно терпеть.

  -- Это неправда. Мне ни с кем никогда не было так хорошо, как с тобой. Я никогда не встречала такого... терпеливого, доброго.

  -- Ну не знаю. Может, я моложе был, эгоистичнее... не знаю. Или она другая просто. Это ты сама такая вот, добрая, вот и во мне видишь хорошее.

  -- У вас просто не сложилось. Это бывает. Потом, она не гэйна.

  -- Да, она не гэйна. И ей ничего нельзя было рассказать. Про плен мой она почти ничего не знала. Ну знала, что был там, видела, конечно, что шрамы, ну так они у гэйнов всегда бывают. Но как-то знаешь, не тянуло рассказывать. Вообще я не думал, что женщине можно вот так рассказывать что-то... мне казалось, вы настолько другие...

  -- Какие мы другие, Кельм? Ну какие? У нас такое же тело. Нам так же больно бывает и страшно. И умирать мы боимся. И огонь у нас такой же внутри, и надо его поддерживать...

  -- С тобой, Ивик... с тобой я могу быть собой самим. Не знаю, почему так. А с ней нет, не мог. Ребенка она так и не родила. Наверное, у меня теперь и не может быть детей... точно я не узнавал. А с тем, с моим другом, у них уже двое детей. Знаешь, она же со мной была несчастна... наверное. Я сам виноват.

  -- Кельм, - выдохнула Ивик, - ты себя мучаешь уже столько лет. Да какая твоя вина, о чем ты говоришь? Ты что, насильно ее заставлял замуж выйти? А если она вышла, если давала обет...

   Ивик вдруг осеклась. Ей вдруг вспомнился собственный обет с Марком - и пришедшее спокойное ощущение обреченности "теперь все. Теперь на всю жизнь".

  -- Я не про то даже, - она снова прижалась к его руке. Поцеловала обрубки пальцев.

   Почему жизнь устроена так несправедливо? За что с ним происходит все это? Она остро, острее, чем собственную боль, чувствовала сейчас его одиночество. Может, потому что это было знакомо ей - но далеко не так.

   У нее есть Марк. Преданный, порядочный, бесконечно любящий. У нее есть дети.

   У Кельма нет никого и ничего, кроме ледяного застывшего внутри кома боли, о которой нельзя даже вспоминать.

   Разве он это заслужил? Почему он не встретился с нормальной, верной женщиной, такой, как Ашен, например... Ивик заплакала.

  -- Маленькая, ну ты что? - он протянул правую руку, взъерошил ей волосы, - ты что? Не плачь.

  -- Ты очень, очень хороший, - сказала она сдавленным голосом. Господи, да почему же слов так мало?

  -- Кельм, я тебя люблю, - сказала она, - давно уже. Сильно. С первого раза, как увидела - помнишь, когда мой фантом обсуждали... Я люблю тебя.

   Глаза Кельма блестели - странно, лихорадочно. Он открыл рот, собираясь что-то ответить. В коридоре хлопнула дверь. Дейтрины разом обернулись. Соседка влетела на кухню, буркнула "привет", полезла в свой холодильник. Ивик и Кельм молчали, сцепив руки на уголке стола.

  -- Вы сок не видели? Томатный. Я тут оставляла пачку! - тон был слегка обвиняющим.

  -- Нет, не видели, - сказал Кельм. Соседка выскочила из кухни. Набрала номер на телефонном аппарате, через несколько секунд послышалось возмущенное бормотание в трубку. Кельм отпустил руку Ивик.

  -- Надо работать, - сказала она смущенно. Эмоциональный подъем спал. Момент прошел - и слава Богу.

  -- Да, конечно, ты иди уже. Я посуду уберу, - ласково ответил Кельм.

   Кельм вышел ее проводить. У него есть время - пять с половиной часов, сказал он. Можно и прогуляться. Ивик подумала, что они впервые вдвоем в Медиане, просто на прогулке. А в Медиане ведь все иначе.

   Кельм изменился. Ей показалось - помолодел. Глаза блестели. Он двигался еще быстрее, еще энергичнее, чем всегда, хохотал, говорил без умолку. Наверное, он таким был в молодости, в квенсене и сразу после. Он прыгал, как мальчишка. Ивик тоже заразилась его энергией, как заражалась ею всегда. Для рюкзака она сотворила золотую ладью в форме лебедя, в древнерусском стиле, со сверкающими по бортам драгоценными камнями. Нагруженная ладья медленно плыла за ними по воздуху.

  -- Поиграем? - Кельм взмахнул рукой, и вдруг небо Медианы, привычно серое, однотонное, стало очищаться... Ивик замерла, мурашки поползли по спине. В небе заиграли всполохи - серебряные, ослепительно белые, потом разноцветные, как северное сияние...

  -- Господи, Кельм, какой же ты мощный!

   Да, вот это сила! Хотя в бою бывает всякое, ей и самой случалось поднимать землю, устраивая доршам локальное землетрясение... землю... это мысль. Центр неба уже сиял ослепительной голубизной, как на обычной кислородной планете, а вокруг - безумная радуга чистых цветов. Кельм стоял, вскинув руки, из его ладоней кверху били фонтаны солнечных искр, и он улыбался. Ивик ни разу еще не видела его таким. Молча она протянула руки вперед, и земля вокруг стала преображаться. Покрылась ярко-зеленым ковром. Ивик хотелось сейчас видеть живое, пусть не по-настоящему, но живое, светлое, яркое, и на зелени появились нежно-голубые ковры незабудок, алые - роз, желтые - пушистых одуванчиков, и с ближайших холмов хлынули синие потоки вод. Небесные всполохи озаряли все это великолепие, ежесекундно преображая мир.

  -- Ивик! Летим?