Невидимый огонь

Вот оно и свершилось — и не во сне, и не в мечтах, а в самой что ни на есть доподлинной жизни! Не верится просто — как гром среди ясного неба! И словно в подтверждение того, что он не грезит, шапка Вилиса — согласно традиции — была украшена еловой веточкой, которая, правда, не больно держалась на треухе и чуть оттопыривалась. Знать бы наперед, заранее, тогда да, он поехал бы на охоту в шляпе: воткнешь веточку за рипсовую ленту, она торчит лихо и форсисто, как яркое перо, а не висит, потешно сбившись набок, зеленым хвостиком. Да что там вид — не в нем сила, по одежде ведь только встречают, кому же это не ясно! И никто не смеялся над веточкой, которая не торчала браво и гордо, как пристало бы ей по такому случаю, а смешно клонилась набок, потому что любой и каждый хотел бы быть на Вилисовом месте, с ним поменяться, все они мечтали побыть именинником и героем хотя бы один денек, ну хоть часок-другой, сколько там оставалось до темноты, и всем не терпелось разузнать, как он щелкнул и уложил лося.

И под перекрестным допросом, понемногу приходя в чувство, Вилис рассказал, как сперва лось чудил и придуривался в канаве и похож был на все что угодно, но не на сохатого, так что у Вилиса под ушанкой волосы встали дыбом, истинный бог, если б не шапка на голове, его пейсы встали бы торчком; как тот прыгнул аккурат в ту секунду, когда грянул выстрел, и как из-за этого он попал не в позвонки, куда целил, чтобы уложить зверя на месте, а всадил пулю в литые, как железные, и упругие, как резина, мышцы груди; как тот пронесся мимо и чуть было его не смял, ну до того близко, едрена вошь, что шум был — будто на тебя валится дерево; как он шарахнул еще раз, уже зная, что это коту под хвост, в молоко, а все же удержаться не смог; как от волнения, наверно, впопыхах не прижал как следует ружье к плечу и получил такой толчок, что отлетел кубарем и сел наземь как старый дед, поминая всех святых и ругаясь распоследними словами, какие только знал и мог с ходу вспомнить, в то время как в голове вертелась и крутилась одна-единственная, страшная мысль. «Ранил и упустил, — думал он, — господи, кровавый пудель!» — пыхтя причитал он. И тут подошел Хуго и сказал… А дальше они и сами знают.

Историю с лосем Вилис рассказал, само собой, точь-в-точь как и было дело, ничуточки не привирая и ни в коей мере не стараясь выставить себя перед всеми смельчаком и хватом больше, чем был на самом деле, но товарищи, так же как и некогда в происшествии со знаменитым зайцем, просто не знали, чему верить и чему нет, и только хлопали, шлепали и стукали Вилиса по плечу, по спине и даже пояснице, называя его шутником и чудилой, и поскольку пуля прошла через грудные мышцы зверя прямо в сердце, друзья, имея в виду и давнего зайца и нынешнего лося, балагурили о том, что Вилису везет на сердца, да и только, дока он и мастак в этом деле, тут он любому сто очков вперед даст.

— Жаль только, что успел рога сбросить, — с коротким смешком проговорил Краузе. — Тебе, Перкон, рога пришлись бы кстати.

Вилис поднял глаза от лося, на которого смотрел все время неотрывно, и поверх очков взглянул на Краузе,

— Что ты хочешь этим сказать?

Тот усмехался — в глубине души его больше других заедало, что знатный трофей достался не ему, а Перкону, близорукому хвощу и вечному неудачнику, бумажному червю и раззяве, все равно как слепой курице зерно, ей-богу.

— Только то, что сказал. Настоящие лосиные рога. А не обыкновенные.

— Как понимать, Краузе, «обыкновенные»?

Тот засмеялся.

— У тебя что, бумаги не в порядке, что ты сразу в бутылку лезешь?

И правда, что это со мной? Дурость какая. Не хватает еще сцепиться из-за старой глупой шутки! А рога у такого великана действительно должны быть мощные, и жаль, честное слово жаль, что он их сбросил. Краузе прав. Святая правда. Мясо это одно, а рога… ну да, рога… были бы очень кстати…

Так думал Вилис, все еще втайне удивляясь, что это давеча на него нашло, и в душе сомневаясь, может ли быть отдача такой силы, чтобы он отлетел, как тряпичная кукла, и сел в снег. Он вслушался в себя, в происходящее в его организме, но голова больше не кружилась, только во рту сильно сохло, но было бы неверно утверждать, что помочь тут ничем нельзя. Можно.