Невинная девушка с мешком золота

— Монжуа Сен-Дени! — кричала она, как научил её старый сенешаль. Он скакал по правую руку Орлеанской девы, а по левую размахивал мечом маркиз Депардье, чей нос напоминал руль небольшой бригантины.

Защитники города, с бору по сосенке набранные кондотьеры да ополчение Инквизиции, с трепетом глядели на приближавшуюся к ним стальную лавину.

За дни, проведённые в боях и походах, Аннушка Амелькина привыкла и к тяжёлым доспехам, и к запаху конского пота, и к воплям раненых, и к торжественным победным пирам, и к солдатской ругани (та не шла ни в какое сравнение с батюшкиной), и к оружию. Специально для неё лучшие мастера изготовили железное коромысло, ничем не отличавшееся от родного, привычного, — только стальные крюки на концах были побольше размером да остро заточенные. С их помощью девушка навострилась выдёргивать вражеских всадников из сёдел по двое зараз.

Она и сейчас хотела проделать свой боевой приём, но вдруг откуда-то сверху в лицо ей устремилось нечто белое, громко хлопающее крыльями и нестерпимо воняющее.

— Сдавайся, дрянь! — пропищало оно.

Внука Святого девушка видела только на картинках и потому оторопела. Она бросила верное коромысло и вскинула руки к шлему. Шипастые перчатки впились в жалкое тельце, но нетопырь вдруг с необыкновенной силой рванул вверх. Анна не удержалась в седле и свалилась в сторону. Ни сенешаль, ни маркиз не успели её поддержать, а вот вороная кобыла, напуганная белой тварью не меньше всадницы, понесла с удвоенной скоростью. Шлем Орлеанской девы запрыгал по кочкам, стремена же были весьма надёжные...

— Дева убита! Наша Жанна убита! — кричали отважнейшие из отважнейших и в беспорядке поворачивали коней...

... — Очухалась, еретичка! — сказал кто-то жирным голосом.

Анна открыла глаза и сразу успокоилась: такие добрые, лучистые, всепонимающие и всепрощающие глаза устремили на неё свой ясный и ласковый взор.

Толстенький старичок в чёрной рясе, украшенной лишь золотой головой быка на золотой же цепи, сидел у её ложа. Чисто выбритое личико старичка лоснилось, из-под красной шапочки торчали седые кудри.

— Успокойся, я лишь пришёл подготовить тебя к аутодафе, — сказал старичок.

— К свадьбе, что ли? — задушенным голосом спросила Аннушка. — Я в серале у басурманского султана?

— К счастью, нет, — улыбнулся толстячок. — Это не гнусное обиталище погрязшего в пороке восточного владыки, где несчастные пленницы, утопая в розовом масле и шербете, с ужасом дожидаются дня, когда растленный тиран соизволит обратить на них своё нечистое внимание. Здесь всего лишь гостеприимные подвалы кесарской Инквизиции, а я — простой Великий Инквизитор Фома Торквемада... Покайся во всех совершённых тобой преступлениях, и тогда ты спокойно, с достоинством сможешь взойти навстречу всеочищающему пламени Преисподней, где чёрные и рогатые слуги Кесаря нашего примут тебя на благословенные вилы и багры, проведут к сковородам, на которых так заманчиво шкворчит вожделенное кипящее масло... В противном случае тебя ждут вечная скука и тоска среди однообразных облаков под заунывное пение бесполых пернатых существ! Ничто не сравнится с этой мукой!

Аннушка соображала — хоть и с трудом.

— Нет, — сказала она. — Я не хочу на сковородку... Я не цыплёнок... Да ты, старый, никак меня курицей обозвал?! Тебе стыдно должно быть!

Фома Торквемада выпучил ясные глаза:

— Стыдно? А это как?

— А вот я тебе объясню!

Девушка дёрнулась, чтобы объяснить, но не вышло, поскольку тело её было привязано к ложу кожаными ремнями. Комната была просторная, с низким потолком, на котором изображались и сковородки, и багры, и сами рогатые, и много ещё чего плохого. К стене привинчена была медная бычья голова с выпученными бельмами. Ещё в комнате стоял почерневший от времени простой деревянный стол, украшенный снежно-белыми салфетками. На салфетках лежали различные инструменты: клещи, тиски, буравы, кузнечные мехи, крючья, киянки. Посреди стола возвышался нарядный женский сапожок — почему-то непарный.

«Вот это я влипла! — подумала девушка. — Инквизиция! У нас ей детей пугают! И мы сами крепостных стращали: платите подати вовремя, не то придут к нам в Ерусланию инквизиторы, так барские батоги вы будете с благодарностью вспоминать: свои мучители слаще иноземных! Только ведь я их законам неподвластна!»

— Я вашим законам неподвластна! — заявила она. — Я подданная государя царя Всея Великия, Малыя, Белыя и Пушистыя Еруслании! Я буду жаловаться!

— Хоть в Страсбург! — засмеялся Великий Инквизитор. — Поймите, милое дитя, сейчас в помине никакой Еруслании. Или не будет в ближайшее время. А вы нарушили все мыслимые и немыслимые законы Тёмного Кесаря. Вы подняли великий мятеж, смутив легковерных, легкомысленных и трусливых французов. Ваши солдаты оказывали вооружённое сопротивление римским гарнизонам!