Невинная для Лютого. Искупление (СИ)

— Жив? — тихо пролетело над ухом. Я с трудом узнал голос Стаса. Он булькал, будто говорил сквозь воду. — Суки, дороги перекрыли, вели меня, пришлось дать ложный след. Я знал, что ты поймешь. Быстрее, Леха, поднимайся. — Мне помогли встать. — До машины еще добежать, пока подмога не подоспела.

Я уперся в его плечо, отчего друг сильно согнулся.

— Рад видеть, кстати.

— И я тебя, — получилось шепнуть. — Лина… Как она?

— Дай хоть до машины дойдем, герой-любовник, а там расскажу, — он хмыкнул, а потом добавил: — Плачет, Леша. Глаза опухшие каждый день, губы в кровь искусаны. Пытается скрывать, конечно, что горюет, но держится. И не ради себя, а ради Саньки.

Я облегченно выдохнул. Я не ошибся в ней. Ангелина — стена для моего сына, никогда не сломается, будет ему защитой всю жизнь.

— Готов вернуться домой? — спросил Стас и впихнул меня в машину. Обежал капот и, прыгнув в салон, вжал педаль газа в пол. Машина рванула в темноту.

Через пару минут, улыбаясь, Звонарёв сказал:

— Не помирай только, а то придется за твоей женой ухаживать, больно она хороша.

— Обойдешься, — я откинулся на спинку, прикрыл веки и заулыбался приятным мыслям. — Выпить есть?

— Ты же не пьешь.

— Сейчас бы бухнул.

— Тебе нельзя. Смотрю помотало тебя на том свете.

— Жутко помотало. Ты даже не представляешь, как. Я побывал в аду, а потом свалился в рай, который не заслужил.

— Ой, философ! Ты перелет-то выдержишь?

— А как же. Я же Лютый, меня не остановит даже конец света, — и я мягко уплыл в сон.

— Самолет подан, — через час Стас дернул меня за плечо. Я открыл тяжелые веки и с трудом поднялся. — И посмей мне сейчас брыкаться, в нос дам.

— Ты о чем? — я выпрямился, размял затекшую шею, но скривился от боли в бедре и сильно закашлялся.

— Я об этом, — друг распахнул шире дверь и показал на каталки и двоих мужчин в медицинских масках и куртках.

— Ты что свихнулся? — я выполз на улицу, как пристреленная каракатица. — Сам дойду. Еще бы инвалидное кресло подогнал, — и ноги подкосились. Пришлось опереться на руку Стаса, а потом согласиться на унизительные носилки и помощь. — Я тебе это припомню, — заворчал, укладываясь на хлипкую конструкцию.

— Хе, — Стас сверкнул светлыми глазами. — Лучше очухайся побыстрее, чтобы жену приголубить.

— Поверь, на это мне сил хватит.

В самолете каюта была оборудована для быстрой скорой помощи. Врачи что-то вкололи мне в вену, и я весь полет был в отключке.

Когда пришел в себя, небо играло лазурью, а облака пролетали мимо круглого окошка.

— Где мы? — спросил я, увидев в кресле дремающего Звонарёва.

— В часе от твоего воскрешения. Готов?

Сердце в груди екнуло и заколотилось быстрее.

— Не поверишь. Никогда еще не ждал так встречи с женщиной.

— Поверю. Эта женщина заслуживает любви.

Я хотел буркнуть, что я не заслуживаю, но промолчал. Лишь поджал губы и снова посмотрел в окно.

Через несколько часов, я вышел из джипа, кивнул Дэми, что забрал нас с аэропорта, и прошел к порогу. Стас плелся позади, понимая мое нетерпение и желание увидеть Ангелину.

Я знал, что ее уже позвали. Знал, что она не подозревает, кто пришел. Думает, что врач от Орлова, потому обязательно выйдет. Я тысячу раз прокручивал в голове, что скажу, когда увижу моего Ангела, но только приоткрыл дверь, застыл, как вкопанный.

Обожженный ее взглядом, ужаленный уколом истосковавшегося сердца, сверженный тихим вздохом, наполненным до краев печалью.

Глава 45 Ангел

Саша так устал, что уснул почти мгновенно. Я ещё минуту смотрела на подрагивающие ресницы сына, отмечая болезненное сходство с отцом, а затем со вздохом закрыла книгу. Отложив «Маленького принца», которого читала сыну на английском, чтобы он быстрее преодолел языковой барьер в чужой стране, поднялась.

Скоро приедет врач, которого прислал Орлов, и хоть мне очень не хотелось встречаться с кем-то вне семьи, приходилось думать о себе. Я должна сделать всё, чтобы малышка родилась здоровенькой!

Приняв душ, я облачилась в лёгкое просторное платье и, едва тронула гигиенической помадой искусанные губы, пошла к выходу. Но, открыв дверь, застыла, как молнией поражённая.

Его глаза. Чёрные, как самая бездонная пропасть. Та, что увлекала меня на дно мести, а после возносила на космические высоты наслаждения. Та темнота, что травила мою душу и уничтожала моё сердце, очень медленно и мучительно больно. Но без которой, как оказалось, невозможно жить. Невозможно дышать и радоваться свету.

Без тьмы его глаз я перестала определять, что есть свет.

Губы шевельнулись:

— Лютый.

Может, это наваждение? Бред или галлюцинация. Он же мёртв, но я вижу его на пороге своего дома. Больше всего Береговой похож на привидение. Кожа на лице обтянула скулы, шрам стал ещё сильнее выделяться. Тело словно сжали со сторон, уменьшив вдвое.

Стоял мужчина с трудом, вцепившись в стену, и смотрел так, будто заглядывал в бесконечную пустоту с крыши небоскрёба. В последний раз.