Я оставил свое прошлое, когда окончил институт и начал работать в компании Виктора Михайловича.
Я давно просил его не называть меня старым прозвищем, но он все еще цепляется за него. Я знаю, почему. Отчасти это привычка, отчасти ностальгия.
Виктор Михайлович хотел бы, чтобы его прошлое было его настоящим, но время невозможно удержать.
Жизнь меняется.
Люди меняются. Я тому подтверждение.
Я поворачиваюсь к нему лицом.
— Вам не за что извиняться
Он кивает с пониманием.
— Тебе неудобно рассказывать Веронике о…
— Нет, — обрываю я его, прежде чем он произносит два слова, которые я ненавижу больше всего.
— Она бы все поняла, — говорит он с уверенностью, словно в жизни все так просто.
Возможно, она бы и поняла меня, а возможно, и осудила бы, но это не имеет значения. Я связан с Вероникой лишь на три месяца, а потом наши пути разойдутся. Она уйдет с полутора миллионами в кармане, а я уйду, зная, что дал Виктору Михайловичу то, чего он хотел.
Это шанс увидеть, как я остепенюсь с женщиной, которую, по его мнению, я заслуживаю.
Но это не так, и я держу это при себе, как и свое прошлое.
— По крайней мере, подумай о том, чтобы рассказать ей, — говорит он.
Я неоднократно спрашивал, не хочет ли Виктор Михайлович обратиться к кардиологу теперь, когда вернулся в Россию.
Это было проявлением моего эгоизма, ведь я не хочу, чтобы старик меня покидал.
Он непреклонен в том, что ему не нужно второе, третье или четвертое мнение разных врачей. Он уверен в своей судьбе.
Я поворачиваюсь к нему лицом.
— Виктор Михайлович, я ценю вашу веру в открытость в браке, но сейчас другие ценности.
— Это не так. — Он кладет дрожащую руку мне на плечо. — Ты думаешь, что Вероника не способна понять, кем ты был когда-то. Если женщина действительно любит мужчину, она не будет обращать внимания на его слабости, а увидит его рост и зрелость. Ты уже не тот упрямый мальчишка, которого я встретил много лет назад.
Я сдерживаю улыбку.
— Я на это надеюсь.
— Хотя для тебя все еще существует только твое мнение и другое — неправильное.
Я пытаюсь сменить тему.
— Вы говорите о дизайне Нины?
Он издает сдавленный смешок.
— Я не об этом говорил, но, что касается дизайна, я принял правильное решение. Это то, что точно зайдет покупателям.
— Вы знаете, как я отношусь к этому, — усмехаюсь я. — Мое мнение не изменилось, Виктор Михайлович. Ее украшения устарели. Причем давно. Лучше бы мы выбрали один из дизайнов, которые я рекомендую.
— Последнее слово всё ещё за мной, — напоминает он мне. — Мы придерживаемся дизайна Нины. Твоя обязанность — сказать ей об этом.
— Я поручил это Веронике, — Я скрещиваю руки на груди. — Она так обрадовалась, когда я сказал ей, что она может сообщить хорошие новости Нине.
Он изучает меня, и по его губам медленно расползается улыбка.
— Ты уже начинаешь понимать, как приятно уступать своей жене.
— Нина — подруга Вероники, — говорю я, пытаясь обойти то, что он воспринимает как романтический жест. — Мне кажется, вполне уместно, чтобы она сама ей и рассказала.
— Конечно. — Он ухмыляется. — Продолжай убеждать себя в этом. Ты хороший муж, Леон, хочешь ты это признавать или нет.
Я плачу своей жене за то, чтобы она была со мной. Если это не самое худшее в браке, то я не знаю, что тогда может быть хуже.
Я осторожно закрываю двери в гостевую комнату, а затем поворачиваюсь и направляюсь к небольшой спальне, в которой сейчас ночую.
Не успеваю я пройти и нескольких шагов, как замечаю свет, льющийся из дверного проема слева от меня. Кажется, Виктор Михайлович забыл выключить свет в библиотеке.
Как только я переступаю порог, чтобы потянуться к выключателю, я замечаю движение в другом конце комнаты. Там стоит моя жена, повернувшись ко мне спиной. Она стоит на цыпочках, и черное платье, в котором она была весь вечер, слегка задралось на бёдрах. Я мог бы смотреть на эту картину часами.
Мне следовало бы подойти и предложить ей помощь, чтобы достать книгу, которую она хочет, но я не делаю этого. Вместо этого я пристально смотрю на неё.
Внезапно, без какого-либо предупреждения, она поворачивается ко мне лицом.
Мой член, кажется, больше не может терпеть этой сладкой птыки.
Её великолепная грудь натягивает ткань платья.
— Леон, — произносит она моё имя почти со стоном.
Возможно, это был стон раздражения, но в моем сознании он вызван совсем другим.
— Вероника, — с улыбкой произношу я её имя. — Что ты тут делаешь?
Это риторический вопрос, предназначенный для того, чтобы она продолжала стоять там, где стоит.
И это срабатывает.
Она тяжело вздыхает:
— Я хотела достать книгу, но у меня не хватает роста, чтобы дотянуться до неё.
Я никогда не стремился быть героем для какой-либо женщины, но, с другой стороны, я никогда раньше не был женат.
Я делаю несколько широких шагов, пока не оказываюсь прямо перед ней.
Это заставляет ее снова прикоснуться к своим ногам.
— Вон тот роман, на самой верхней полке.