Невинная оговорка (ЛП)

– Разве нет? – спросил он. – Тогда почему ты вопреки нашей традиции включила отопление?

– Я мёрзну. Ночью. Одна.

Он ради приличия нахмурился. Затем облокотился о спинку кресла, и наши колени соприкоснулись.

– Из тебя сегодня не так–то просто вытянуть и пары слов.

Я взглянула на него, он пытался подавить улыбку. Когда я поняла, что он дразнит меня, вся моя оборона разлетелась в клочья. Это был определённый прогресс. В моих глазах стояли слёзы, даже не знаю каким чувством вызванные – облегчением, стрессом или гневом. Он обнял меня рукой за шею.

– Ты что плачешь, Горошинка?

От того, как нежно он меня назвал, по моей щеке скатилась слеза. Я так боялась, что он уже никогда меня так не назовёт.

– Нет.

– Ты же знаешь, я тоже расклеиваюсь, когда ты плачешь.

У меня защемило в груди, и по щекам потекли тихие слёзы. Мои слёзы всегда влияли на него, он становился нежным, ласковым, я была рада, что это не изменилось.

– Я ненавижу это прозвище.

– Знаю, больше не буду тебя так называть.

Я утёрла слёзы.

– Никогда не прекращай меня так называть.

– Я знаю, тебе было тяжело. Я не хотел, чтобы всё так вышло. Но чем дольше я удерживаю свои чувства внутри, тем труднее их выудить на поверхность и выразить,– он погладил меня по плечу. – Но то, что сегодня произошло, помогло достучаться до меня. То, что ты пришла в такое замешательство, что даже предположила, что я могу тебе изменять… – он покачал головой. – Извини, что я себя так повёл, но я пытаюсь понять, почему я так поступаю…

Я вскочила. Возможно, это было самое худшее из того, что он мне сегодня сказал, а я месяцами пыталась выяснить, что происходит в его мыслях.

– Попытайся понять, почему я так поступила.

– Хорошо.

Я застыла в оцепенении. Такого ответа я не ожидала, только не понятно почему. Мы с Натаном никогда не дерзили друг другу, даже ссорясь. Я возвышалась над ним, мои босые ноги против его, обутых в туфли. Он смотрел вверх на меня, рубашка расстёгнута, узел галстука ослаблен.

– Ты заставил меня почувствовать себя одинокой, ничтожной, маловажной в своём собственном доме.

Он опустил взгляд в пол, затем снова взглянул на меня.

– Я понимаю, то есть на самом деле, я не понимаю, Сэди. Я пытался не сильно на этом зацикливаться и вдумываться в это.

– Почему? Почему ты делаешь вид, что тебе всё равно?

Он покачал головой.

– Потому, что когда мне не всё равно, это причиняет сильную боль. Мне больно знать, что я ранил тебя. Я… – он замолчал, я его потеряла. Его взгляд был прикован к моей груди, поэтому я посмотрела туда же. Когда я резко поднялась, пуговица на пижаме расстегнулась, и теперь моя грудь предстала его взору. Натан так смотрел на меня, будто раньше никогда не видел.

– Нат?

Он расстегнул ещё одну пуговицу. У меня мурашки побежали по коже, когда он кончиком пальца провёл по ложбинке между моих грудей. Он остановился и взглянул на меня. Голод в его глазах возник внезапно, он спрашивал разрешения. Мы ещё ничего не решили, ни в чём не разобрались, но несмотря ни на что – на мою злость, на моё смятение, на мою печаль – кое–что осталось неизменным. Моё тело жаждет его прикосновений. Мы так долго спали отдельно, это лишь усилило моё желание. Я хотела его, и он об этом знал.

Приподняв краешек моей рубашки, но, не сняв её, он оголил мой живот. Мои любимые клетчатые пижамные штаны, которые, честно говоря, покупались для Натана и были на несколько размеров больше меня, держались лишь на тазовых косточках. Моё серое хлопковое бельё скрывало даже больше, чем следовало. У меня были опухшие глаза,и сегодня я не побрила ноги, но, несмотря на это палец Натана скользнул под резинку моих штанов и тянул их вниз, будто они были сделаны из изящного кружева, пока они не упали к моим ногам. За талию он притянул меня к себе, лицом уткнулся в мой живот. Его горячее дыхание опалило мою кожу.

– Я так голоден, Сэди.

– Я никогда тебе не отказывала.

Подняв мою рубашку до подмышек, он скомандовал.

– Придержи её.

Я не знала, почему нельзя просто снять её, но спрашивать не стала. Я дрожала как подросток.

– Почему ты дрожишь? – он посмотрел на меня, в его взгляде было такое сильное напряжение, какое я ощущала у себя внутри. – Нервничаешь?

– Нет, – семь лет мы были вместе, семь лет занимались любовью. А сегодня у меня в животе порхали бабочки, будто я собиралась заняться этим впервые.

Его палец пробрался под ткань моих трусиков.

– Это плохо, – он знал, что я вру. – Мне нравится мысль, что ты можешь нервничать,– он согнул палец и сдёрнул с меня трусики. Мои пальцы впились в ткань рубашки. Я таяла под его прикосновениями.

Он поднялся с дивана и сделал шаг назад. Я была почти полностью обнажённой, не считая пижамных штанов и трусиков на лодыжках и поднятой вверх рубашки. За его спиной сменялись изображения на экране телевизора.

Я ждала, опасаясь сделать неверное движение. Ведь он мог оставить меня задыхающуюся, как в прошлый раз, даже несмотря на то, что его член сильно натянул ткань брюк. Как только я это увидела, у меня потекли слюнки.

– Почему ты назвал меня шлюхой? – спросила я.