Невинно казненный

— Нет. Я был только движим желанием предать в руки правосудия истинного убийцу.

— А известно ли вам, что вы этим самым произнесли над собою смертный приговор? Если вы полагаете, что вам удастся избежать электрического стула, то очень ошибаетесь.

— И все-таки я не буду казнен, — возразил подсудимый.

В публике поднялся глухой говор. Судьи и присяжные переглянулись.

— Нет, вы не уйдете от казни, — снова заговорил судья, — не забывайте, что из-за вас был казнен невинный.

— Не из-за меня, — спокойно ответил мнимый убийца.

— Что это значит? — раздалось в ответ.

— Не из-за меня была совершена эта казнь, — повторил сыщик, — а из-за того, который на самом деле совершил убийство Сары Саломон.

— Стало быть, вы теперь заявляете, что Сару Саломон убили не вы?

— Нет, не я убил ее.

В зале поднялось волнение. Председательствующий вынужден был призвать публику к порядку.

Человек с черной бородой, сидевший на первой скамейке, видимо, начал сильно беспокоиться. Он ерзал на своем месте и оглядывался назад, как бы ища прохода, чтобы бежать.

— Но если вы не виновны, — снова заговорил судья, — то почему же вы сами взвалили вину на себя?

— Я уже говорил, что сделал это для того, чтобы уличить истинного преступника.

— Это непонятно. Говорите яснее, Джекоб Гаррис.

Тут подсудимый взглянул на человека с темной бородой в первом ряду публики и громким голосом проговорил:

— Не называйте меня Джекобом Гаррисом.

— Почему?

— Потому что меня зовут не так.

— А как вас зовут?

— Я — Нат Пинкертон.

Судьи, присяжные и публика пришли в неописуемое волнение.

Подсудимый спокойно продолжал:

— Вероятно, господам членам суда известно, что я сыщик. Я действовал по зрело обдуманному плану, принимая на себя вину в убийстве.

— И что же, ваш план удался, мистер Пинкертон? — спросил председательствующий самым любезным тоном. — Можете ли вы указать на истинного убийцу?

— Могу. Он находится здесь, в зале, среди публики.

При этом он указал на чернобородого человека в первом ряду.

Вдруг произошло нечто совершенно неожиданное.

Нат Пинкертон вскочил со скамьи подсудимых и кинулся на человека в клетчатом костюме.

Моментально он сорвал с него фальшивую бороду и схватил его за шиворот.

В зале поднялась страшная суматоха.

Пинкертон схватил совершенно растерявшегося преступника и потащил его на середину зала.

По знаку судьи Бута явилось несколько полисменов, которые связали преступника, очень мало, впрочем, сопротивлявшегося.

Он еле стоял на ногах и тяжело опустился на стул.

Когда тишина была восстановлена, судья Бут обратился к незнакомцу с вопросом:

— Признаете ли вы себя виновным?

В ответ раздался слабый стон, но вдруг преступник громко крикнул:

— Да, я виновен! Сару Саломон убил я. Я виновен в том, что Давид Саломон казнен невинно.

Вдруг он как-то ожил, выпрямился и вскочил. Обращаясь больше к публике, чем к судьям, он громко произнес:

— Не судите меня слишком строго. Я несчастный человек, которого разорил Давид Саломон и старуха Сара Саломон. У меня прежде было хорошо идущее дело, я был женат и был счастлив. Мы работали без отдыха, мы хотели составить себе обеспеченное положение. Но вдруг настали тяжелые времена. Я тяжко заболел, дела пошли на убыль, и мы очутились в нужде. Я обратился к Саре Саломон и занял у нее некоторую сумму денег под заклад моего дела. Дальше — хуже. В конце концов она мне пригрозила, что выбросит меня на улицу, если я не уплачу своего долга. Я побежал к ее сыну Давиду, который сейчас же дал мне денег на уплату долга Саре, его матери. Но оказалось, что я попал в еще более цепкие лапы. Давид Саломон считал еще более высокие проценты, и в конце концов я потерял все свое состояние. Моя жена умерла. Давид Саломон высмеял меня, когда я явился к нему с жалобами. Тут я решил отомстить им и привел свое решение в исполнение. Я убил Сару Саломон, а сына ее подвел под суд. Я уже объяснил в своем первом письме на имя судьи Бута, каким образом я это сделал. Но теперь скажу, что я на электрический стул все-таки не попаду.

При этих словах незнакомец выхватил револьвер и, прежде чем кто-либо успел помешать ему, пустил себе пулю в лоб.

Так завершилась трагедия, конец которой был так же ужасен, как и начало.

Когда Нат Пинкертон вспоминал об этом деле, в душу его закрадывалась какая-то скорбь, и он избегал говорить о достигнутом успехе.