Невинность и порок

— Ну, вообще-то сестра у меня есть, — успокоил ее Тивертон. — Она чуть моложе тебя и поэтому еще не появлялась в обществе. Не в этой проблеме заключаются наши трудности. И не будем предугадывать, что нам готовит грядущий день. Надо воспринимать ход событий так, как он предопределен судьбой.

Он впервые за вечер позволил себе улыбнуться широко и беззаботно.

— Такова моя философия — покорно воспринимать все, что ни пошлет судьба, — проигрыш, оплеуху или девицу, упавшую с неба прямо в руки.

— Как я могу… отблагодарить вас?

— Об этом тебе незачем задумываться. Больше всего я ненавижу, когда люди мне чем-то обязаны и пытаются отблагодарить. Мне становится так неудобно.

— Я бы не хотела причинять вам неудобства, — сказала Селина, — но все же… знайте, я глубоко… от всей души… вам благодарна.

— Подождите выражать свою благодарность, пока мы не оказались достаточно далеко от этой гостиницы и от одной из ее обитательниц. Но вообще, я попросил бы о двух одолжениях: во-первых, зови меня на «ты», ведь я твой брат. Во-вторых, отпусти меня спать. Я смертельно устал, да и ты тоже. Мне, кстати, есть еще о чем подумать на досуге, вдали от хорошенького девичьего личика.

— Ты… не забудешь разбудить меня? — с тревогой спросила Селина. — Вдруг ты проспишь?

Тивертона обрадовала быстрота, с которой она усвоила хотя бы первый урок.

— Я всегда просыпаюсь, когда сам себе прикажу! — с гордостью произнес он. — Я долго вырабатывал в себе эту привычку и достиг успеха. Ровно в пять тридцать ты услышишь стук в стенку. Теперь же я тебя запру… ради твоей же безопасности. Лучше быть запертой, чем побитой, не правда ли?

— Я постараюсь уснуть, — промолвила Селина. — Но лучше бы… поскорее настало утро.

— Оно настанет непременно, — пообещал Квентин. — Это единственное, в чем можно не сомневаться в нашей жизни. Спокойной ночи, сестрица. Я надеюсь, что буду тебе хорошим братом — заботливым, но строгим.

— А я… счастлива, что у меня появился такой брат…

Уже с порога Квентин еще раз взглянул на Селину. Свеча догорала. Комната почти погрузилась во мрак. Но девушка и в этом мраке показалась ему воплощением истинной красоты и чистоты.

— Спокойной ночи, сестра, — произнес он, чувствуя, что губы его пересохли. Бессонная ночь не прошла даром.

— Спокойной ночи. И да благословит бог вашу… ой нет!.. твою доброту, — откликнулся тихий голосок.

Квентин Тивертон запер дверь и вернулся в свою мансарду.

Он вспомнил, когда последний раз слышал из женских уст произнесенные так тихо и ласково слова: «Да благословит тебя господь!» Так прощалась с ним его мать.

Глава третья

Стояла нестерпимая жара, на небе ни облачка, и трудно было представить, что еще вчера в горах шел снег с дождем и ветер зловеще завывал в каминных трубах гостиницы.

Квентин Тивертон и Селина на лошадях углубились по утоптанной дорожке в величественный сосновый лес, названный когда-то Черным.

Прошлые страхи и переживания, испытанные девушкой, еще сказывались на душевном настрое Селины. Она была тиха и робка, как мышка.

Когда Тивертон, как и обещал, постучался в стенку, разделяющую их комнаты, она, конечно, бодрствовала. Как могла она заснуть после их разговора и в опасении, что он уедет без нее.

По первому же сигналу она вскочила с постели и торопливо начала одеваться. К счастью, в ее сундучке было платье для верховой езды, которое сохранилось от маменьки, и она носила его в жаркие летние дни дома у себя в Литл-Кобхэме.

Хотя оно было пошито из дешевой материи, Селина им гордилась и считала, что оно не вызовет особых насмешек со стороны шикарных всадниц, гарцующих в окрестностях Баден-Бадена.

Голубой цвет этого наряда соответствовал ее глазам, и, как бы ни была испугана и взбудоражена девушка, она все-таки нашла время заглянуть в жалкое гостиничное зеркало у себя в номере и убедиться, что следы ночной истерики исчезли с лица и она выглядит весьма прилично.

Как и приказал Тивертон, все необходимое Селина плотно завернула в плащ, в котором приехала из Англии.

У нее вызывало сомнение смелого фасона белое платье, сшитое для ее свидания с маркизом. Первым побуждением ее было порвать его на клочки, ведь оно служило вечным напоминанием о жуткой трагедии. Оно вызывало в ней отвращение.

Но здравый смысл возобладал. Все-таки это был, несомненно, дорогой, весьма изысканный и модный наряд. Вряд ли Квентину Тивертону будет по средствам приобрести для нее нечто подобное.

— Я возьму его себе, — произнесла Селина вслух, переступая черту, отделяющую честную девушку от преступницы. Конечно, ей было невдомек, что она присваивает чужую собственность.

Свертывая платье, она не могла не заметить, что оно порвано, и это напомнило ей о событиях той страшной ночи. Это маркиз порвал его, тот сладострастный мерзкий старик, которого она проткнула ножом.

«Как давно это было», — подумала Селина и даже не вздрогнула, потому что была молода и уверена в скором своем освобождении. Так и положено человеческой натуре.

В конце концов узел получился довольно большим, и она его еще перевязывала, когда Квентин Тивертон вошел в комнату.