Невинность на спор

— Ну, хватит, — задыхаюсь сам, смотрю в ее осоловелые глаза. Хватит противиться мне. Себе. Откройся. Дай ощутить твой вкус. 

Она молчит, просто смотрит, часто-часто воздух сладкий выдыхает. И меня ведет. Снова тянусь к губам. Как в бреду. И током по венам бьет, когда она, наконец, отвечает. Сама. Обнимает, прижимается мягкими, упругими сиськами.

И меня штормит, словно я один в море. На паруснике. Дрифтую на волнах, целуя ее жадно. И переворачиваюсь в лодке, тут же захлебнувшись ледяной водой.

 Тону и сам не знаю, смогу ли выбраться на поверхность. Смогу ли даже после траха перестать ее хотеть. 

Языки хлеще плетей лупят друг друга, играются, словно живые. Воздуха в легких все меньше. И кажется, что только Даша сможет меня спасти. Ее обнаженная грудь, воспоминания о которой во рту вкусовые рецепторы до сих пор иголками колит.

Хочется сказать, чтобы уже разделась, но я так боюсь спугнуть это чертово видение. Глажу тело, как одержимый. Стискиваю, словно в страхе, что оно исчезнет. Растворится, как сон по утру.

И я сжимаю титьки двумя руками, слышу протяжный хрип, зарываюсь носом между, как в чашу с коксом и дышу.

Дышу.

Дышу.

Еба-ать.

Кайфую. Большими пальцами глажу твердые камушки сосков, чувствуя, как Дашка дрожит, всхлипывает, царапает кожу на шее.

— Марк… Я больше не могу…

Знаю, Малыш, я сам сейчас взорвусь. Так хочется, чтобы ты член в руку взяла. Сжала. Вылизала. В себя сама вставила. Медленно, медленно поглощала.

Одну руку тяну за спину, глажу шелк натуральных волос. Потом поясницу чуть давлю, прогибаю, уже в который раз чувствуя насколько Дашка гибкая и сочная одновременно. 

Хватаю за задницу и поднимаю, заставляю себя ногами обхватить.

Вдавливаюсь членом интенсивнее, уже готовый прорвать ее и свои штаны. Принимаюсь легонько толкаться. Хотя хочется со всей дури, таранить, биться телами друг о друга. Но без одежды, чтобы шлепки пошлые эхом по всему универу.

Слышу в ухо глухой, сиплый стон. В башке уже набатом бьет в кровь, опрометью спускаясь к паху, что от переизбытка спермы скоро завибрирует.

— Это что за срам! – вопит вдруг кто-то справа и Даша охает мне в грудь. Прячется. Стыдливо хихикает. – Вы с какого курса!? Какая группа?

— Первая, резус-отрицательный, — выкрикиваю, пока тяну Дашку, чтобы сделать ноги.

Ну, кто бы сомневался, что нам помешают? Старая карга. Лучше со своей шваброй трахалась.

Надо было сразу Малышеву в тачку вести. Где собираюсь показать, что она для меня малыш, потому что фантазия о том, как в ней узко и туго зашкаливает за отметку нормы. Морали. Нравственности. Тупых правил и рамок, которые никому не нужны, если двое жаждут друг друга.

И мы со смехом выбегаем из вуза, мчимся к парковке. До шевроле рукой подать, но Малышева разом тормозит. Прекращает веселье.

— Нет, ты серьезно?

— Я лучше пойду…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 42

— Ты уйдешь сегодня, только оттраханной, — говорю отчётливо, дергаю на себя и забрасываю ее к себе на плечо. Заебала, честно.

Судя по всему, с ней действует только за волосы и в пещеру. Шлепаю по пухлому заду, стараясь не слушать крики и визги:

— Поставь! Я же тяжелая.

Ну кстати, нет. Вообще нет. Скорее, как сахарная вата -  пышная и невесомая.

Скидываю ее на переднее сидение, закрываю тачку, чтобы не выпрыгнула и сам сажусь за руль.

Не обращаю внимания на требования остановить и открыть двери, выруливаю на дорогу. Отталкиваю, когда берется за руль.

— В этой машине можно хватать исключительно мой хер!

— Не сомневаюсь, что этим здесь телки и занимаются! Меня ты не заставишь!

— Да кому ты нужна, заставлять. Тебя даже заводить не надо, сама течешь как сука! — говорю ей беспощадную правду, а то строит из себя венецианскую девственницу.

— Ну ты и урод! Немедленно останови!

— Черта с два. Доедем до меня, там поговорим.

— Мы не будем разговаривать! В этом и проблема! Ты меня трахнешь, а завтра даже имя не вспомнишь!

— Ну знаешь! – бью раздраженно по рулю, и когда торможу на светофоре заставляю взглянуть на себя, дергая за подбородок. На миг даже замираю, увидев, как в длинных ресницах запутались капли слез. Нашла тоже из-за чего реветь. – Твое имя у меня уже в печенках! Я заебался думать, какого это, быть в тебе.

А все из-за чего, из-за одной фразы, что она хочет подарить мне девственность. Так пусть дарит, черт возьми!

— Но стоит меня распечатать, все закончится!

— Ты этого не знаешь, — возвращаю взгляд на дорогу, щуря глаза от громадных, растыканных по всему городу экранов. Как люди из-за них еще в аварии не попали?

— Это знаешь ты, — бубнит она и снова дергает дверцу. – Я хочу выйти.

— Малышева, твою мать. Что ты от меня хочешь?! Я не могу стать белым и пушистым.

— Да разве я прошу этого! Я прошу быть честным!

Хочется вжать голову в плечи, но если я не настою на своем, то она будет думать, что победила.

— Я в отличии от тебя, честен и говорю прямо, что хочу тебя трахнуть! И ты хочешь, только ерепенишься.