Невинные создания

– И отчего я умер? – я скрестил руки на груди, внимательно проходясь взглядом по себе. Это одновременно странно и привычно, смотреть на себя. Как в зеркало, только с одним исключением – оригинал разительно отличается от отражения. Истощенной наркотой, тело с выступающими ребрами и дырой, вместо пресса. Пятна от инъекций и проступающие серые вены. Землистая, с голубыми пятнами, кожа. Синие губы. Правая рука и нога вывернута. Ублюдки, даже не потрудились вправить суставы на место, прежде чем приступать к вскрытию.

– Многочисленные переломы. Внутреннее кровоизлияние. Череп в крошки.– «Рапунцель» дотронулся до моего века, оттянув его вверх. Я вздрогнул, по большей части от отвращения, нежели оттого, что почувствовал легкое покалывание ровно в том месте, чего касался ангел. Мутный зрачок, так словно у природы в достатке было белой краски, что она переборщила с ней, застыл на одной точке. – Классика. – Он усмехнулся, ткнув меня пальцем в нос. Точнее, не меня, а мой труп…

– Может, хватит? – проворчал я, отчаянно желая хлопнуть его по руке. Я ему не игрушка, чтобы забавляться мной.

– Ладно-ладно. Но, ты почувствовал, когда я коснулся твоего тела, да? – я нехотя кивнул. – Отлично. Теперь, войди в себя.

– Ты в курсе, что у тебя с риторикой бардак? – я скривился, на этот раз от двойного подтекста косматого. Фразочка – войди в себя, определенно не имела ничего общего с возвращением духа в тело.

– Не правда. – Отмахнулся он. – Давай, Вик. Ты же хочешь продолжать есть и трахаться? Пока за тебя не взялся юный таксидермист, ты должен вернуться в свое тело.

– А вот теперь, стоп. – Я подозрительно уставился на «Рапунцеля». – Ты сказал, что моя душа ожидает приговора. Это мое физическое тело, а я оболочка. Так? В человеке есть только две вещи – душа и тело, а ты перевернул все с ног на голову. Я не могу быть оболочкой, потому это, – я ткнул на свое тело, – и есть оболочка, тогда, получается, что я душа.

– Ты – придурок. – Вздохнул Годвин. – И не две, а три вещи. – Когда я выдал серию нецензурных выражений, ангел хлопнул меня по груди ладошкой. Я снова почувствовал контакт. – Окей. Значит, слушай меня. Ты верхушка айсберга. Верхний слой эпидермиса. Внешний лоск. Покрытие. Слой тональника, черт, называй, как угодно, но точно не душа. Ты, – он махнул на меня рукой. – Слабая, тончайшая материя, которая не может ни с чем взаимодействовать. И пока мы спорим, время подходит к очень приятному процессу, который называется – аутопсия. Хочешь, чтобы твой зад заправили твоими же кишками? Валяй. Я посмотрю, когда ты вернешься в свое тело и захочешь гамбургер. Будет забавно наблюдать за попытками удержать жопой то, что ты проглотил.

– Как часто ты исповедуешься? – я немного охренел. Точнее, я еще с первой встречи охренел, когда ангел только открыл свой рот. Я все еще не уверен, что этот пернатый говнюк, имеет отношение к небесам. С его выражениями, ему место в Кентукки, но точно не в раю.

– Каждый, мать его, день.

– Я так и понял. – Потерев лицо, я выдохнул. – Мне надо в него влезть?

– Угу. Как Сэм Уит в Оду Мей Браун.⁵¹

– Чего?

– Ой, только не говори, что не видел фильм «Привидение». – Сморщился Годвин. Я выплюнул, что за херню ты несешь, и ангел снова скривился. – Короче, влезай в свое тело.

Перед тем, как вернуться/влезть/вместиться или чтобы там ни было, в тело, я хотел… перекреститься или помолиться. Черт, я не знаю, чего я хотел, но меня эти вещи страшили. Не знаю, что последует после, но мне совсем не нравилось такое положение дела. Кем я стану? Оболочкой, закрепленной за телом? Ходячим зомбяком, который в последствии развалиться по частям? Трупом, со способностью существовать, как живой человек?

– Вик…

– … да, я понял. – Вдох-выдох. Поведя плечами, я забрался на поддон, укладываясь вдоль своего мертвого тела, проваливаясь сквозь него. Наступила мгновенная темнота, хотя слух улавливать все звуки. Я слышал, тихое ворчание ангела и жужжание флуоресцентных ламп… но, чуда не случилось, за которым должно было последовать мое полное возвращение к жизни. Или к чему там. Ничего. Никаких ощущений. Может, оно и к лучшему. Короче говоря, я лежал в своем теле, как в гробу и ждал, мысленно отсчитывая минуты. Две… пять… десять… – Годвин…

ХРЯСЬ!

От удара в грудь, я едва не выплюнул кишки. Боль проникла в каждую клеточку моего тела, но не такая, от которой хочется бежать за Оксиконтином⁵² или отсекать себе нервные окончания, чтобы остановить агонию… скорее, это было похоже на резкий подъем со дна океана, когда череп в одном шаге от трепанации, мозг всмятку, а легкие съежились от нехватки кислорода.

Гипоксия, ку-ку!

ГЛАВА 8

Майкл Вуд.