Невинные тайны

Женя рванулся вперед. Чтобы плыть быстрее, он вообще бы не должен смотреть вперед, погрузившись в воду, выхватывая на каждом втором гребне глоток воздуха, но тут он без конца вскидывал голову, и в сознании регистрировались сцены, разъединенные между собой секундой-другой бурлящей воды.

Вот шпана подошла к девчонкам совсем близко, и Генка выходит из воды, не понимая еще ничего, на всякий случай, мало ли. Вот Катька стоит на коленках, разогнулась. Только Зинаида лежит себе, уснула, что ли, — лифчик все так же расстегнут, раскинут в стороны. Парень в зеленых плавках быстро наклоняется и хватает этот лифчик, подонок!

— Гад! — крикнул Женя, поднимая себя над водой. — Отойди, гад!

Парни смеются, даже если бы Женя был на берегу, что для этой банды два пацаненка, которые им по плечо самое большее.

Зина садится, похоже, она и правда спала. Женя видит ее груди, почти как у взрослой, она вообще в этом смысле как будто старше остальных, а с Катькой и сравнить нельзя, поэтому, наверное, и пристают эти здоровые парни. Потом она хватает панаму и прикрывается ею. Но это глупо, она понимает это сама, опускает голову. Катька уже стоит перед ней, что-то кричит. Генка совсем рядом. А здоровый парень в зеленых плавках размахивает над головой этим проклятым лифчиком, кретин, и остальные падают от хохота.

В следующий миг обнаженная по пояс Зинка вскакивает и, бросив жалкую свою панамку, бежит в сторону пацана… При этом она часто наклоняется, хватает гальку и умело, по-мальчишечьи, швыряет в парня.

Зеленый выпускает лифчик из рук, сгибается пополам — молодец, значит, приварила, — остальные матюгаются и пытаются подобраться к лифчику, но Женя выскакивает по пояс из воды и орет во все горло:

— Ура! Подмога! Катер идет!

Парни озираются, но все-таки отбегают, Зинка уже одета, натягивает юбку, Генка подсаживает девчонок у забора, а Женя только теперь достает ногами дно.

Он одевается не спеша не потому, что уж такой отважный; а потому, что просто нет сил. Парень в зеленых плавках матерится с такой страстью, что кажется, может даже взлететь или взорваться. Но остальные крепко держат его, и чей-то визгливый голос повторяет:

— Дурак! В тюрягу захотел? Нашел с кем вязаться! С пионеркой! Дурак ты! Дурак!

Генка ждал его на заборе, они с шумом свалились на свою территорию, осмотрелись. Вокруг не было ни души. Зина и Катька быстро, не оборачиваясь, шагали впереди, не разговаривали даже между собой.

— Ну-ка, стойте! — приказал, подумав, Женя. Девчонки послушно остановились. — Давай, Ген! — велел Женя товарищу; и они встали рядом. — Подтянись! — продолжал он командовать, будто только тем всю жизнь и занимался. Потом повернулся к девчонкам. Зина смотрела в сторону, никого не хотела видеть. Побледнела, закусила губу. А Катька жалеючи смотрела на нее.

— Ну вот что! — сказал Женя. — Поправить одежду. И шагом марш! В ногу!

Он посмотрел, идет ли в ногу Зина позади него, еще раз взглянул на нее, еще. Она отворачивала взгляд.

«Значит, обиделась! — думал Женя. — Правильно, пожалуй! Заплыл черт-те куда за своим счастьем! Вообще все мерзко, мерзко… И ведь они с Генкой ничем не ответили тем парням. Зинка сама приварила фингал зеленому. Сама защитилась…»

Он обернулся еще раз — Зина смотрела в сторону.

Отряд встретил их покоем, Пима не было, а дежурным Катька буркнула, что они вернулись с дежурства на спасательной станции.

Прошла красивая Аня с отсутствующим взглядом. Похоже, теперь их дороги расходились — девчонки отправились в сторону своей палаты, а мальчишки пошли в игровую. Там стояли громадные шахматные фигуры на полу, расчерченном под доску. Фигуры надо было брать обеими руками и переставлять с клетки на клетку, напрягая брюшной пресс.

Вместо того чтобы упражнять головы, как это бывает в шахматах, мальчишки стали упражнять животы.

* * *

Заказав разговоры, Павел сидел в пустом кабинете начальника лагеря. Здесь было прохладно и тихо, и Павел поймал себя на мысли, что за многие месяцы своей жизни в этом лагере он наконец-то совершенно один.

Он полулег в кресло, вытянул ноги, прикрыл глаза. Сейчас раздадутся звонки, он поговорит с одним, другим, третьим директором детского дома, и многое ему станет понятней в этих ребятах, наверное, даже всё.

А собственно, почему он так упорствует в добывании этих знаний, ведь раньше, в обычных сменах, незнание детских предысторий оборачивалось пользой для них и для него самого…

Павел долго толковал об этом с начальником лагеря. Тот поначалу был удивлен, Павел оказался единственным, кто сообщил о приступе массового вранья: в других дружинах вечера знакомств прошли обычно, вожатые как один сокрушались по поводу тяжелых ребячьих судеб, но чтоб такое?

— Конечно, — соглашался начальник лагеря, — картина станет ясной лишь к концу смены.

— Но в данном случае? — пристрастно вопрошал Павел. — Не поздно?

— Ты ведь не хуже меня знаешь, — отвечал шеф, — наш лагерь тем и силен, что не требует предыстории. Начни сначала! Вот что мы им предлагаем! Стань лучше! Не умеешь — научись! Не уверен в себе — уверься!