Невинные тайны

Он попробовал было мысленно реконструировать эту личность. Если бы не первая фраза, ее вполне можно принять учительницу — на лице импозантная самоуверенность, дамочка, знающая себе цену, и, видать, высокую. Это если рот закрыть и она молчит. Но стоило ей сказать первые три слова, как цены явно снизились. Сверкнул позолоченный мостик во рту, будто блесна, развязная манера произносить слова. Захлопнула рот, и снова — ничего гражданка, и одета со вкусом — всегда модный стальной цвет платья, сшитого у хорошего портного, подогнанного строго по фигуре, высокие — дань времени — плечи, волосы не вполне естественного серого, под глаза, цвета, хитроумно подкрашенные каким-то новейшим способом, чёрная строгая сумочка, на одной руке золотые часы, на другой — цепочка с пластинкой, где заграничные автомобилисты гравируют группу и резус своей крови на случай аварии, но здесь пластинка девственно чиста — просто украшение, за это стоило бы снизить баллы, если бы, как в гимнастике, за внешность выставлялись оценки. Да ещё пять баллов следует скинуть за медальончик — дешёвое на вид, хоть и дорогое по деньгам сердечко; какие обычно любят приворовывающие буфетчицы.

— Вы что хотели? — спросил Павел, не садясь. Он не планировал длительного собеседования, в принципе ей вполне достаточно было бы объяснения с вахтером, ясного, как яйцо: «Встречи не рекомендуются!»

Он пришёл сюда скорее из любопытства, из его и начлагеря любопытства, ему просто хотелось посмотреть на одну из них.

Женщина мгновенно переменилась. Сняла ногу с ноги, руку убрала со спинки дивана, положила ладони на колени, сразу вся сжалась, сникла, произнесла проникновенно, глядя Павлу в глаза:

— Вы же все тут талантливые, передовые педагоги! Я читала! Вы-то должны меня понять. Вы же не солдафон вроде этого старикашки вахтера!

— Я вас слушаю! — прервал ее Павел, смягчая интонации.

— Сына бы мне повидать! Сашу Макарова!

Чтобы выиграть время, Павел повернулся, подошел к противоположному дивану, снял пилотку и сел. Так. Ясно. Значит, Сашу Макарова. Действительно, она не похожа на женщину не в себе. Эта очень даже в себе.

— Отдыхаю вот здесь неподалеку, — слушал он объяснения, — выяснила, что он здесь, такое счастье, хорошо ведь учится мальчик, я им горжусь!

— Саша Макаров действительно у нас, — сказал Павел, подумав. — Он вполне здоров. Чувствует себя хорошо. Спокоен. И нам дорого его спокойствие.

Он старался выбирать слова поубедительнее, говорить лаконичнее, точнее.

— Мне тоже! — воскликнула женщина очень искренне.

Павел едва сдержался, чтобы не усмехнуться, не выдать своего отношения. В конце концов он сейчас представитель лагеря, парламентер на переговорах с противником, и у него есть свои обязанности. Он не отреагировал на восклицание, продолжил свою мысль.

— Кроме того, — сказал он, — Сашу сюда прислали не вы. — Он замялся и уточнил: — Не родители. А детский дом. Так? В чём же тогда дело?

— Вот мой паспорт, — не услышала она, — а вот Сашина метрика, посмотрите, может быть, вы не верите, я его мать.

Павел лихорадочно копался в памяти, вспоминая, что же сказал Макаров о себе, кроме того, что он дальний родственник знаменитого русского адмирала, и ничего не мог вытащить из себя. Детский дом где-то ближе к югу, кажется, в Ростовской области, совсем рядом, чего же он туда-то не позвонил.

Документы пришлось взять — из простой вежливости, хотя какая тут, к черту, вежливость! Выставить бы поскорее эту красотку!

Павел посмотрел метрику, имя, фамилия, отчество отца были прочеркнуты, машинально полистал паспорт. Всё как у людей — фотография, штамп о прописке. И никаких отметок о лишении материнства.

— За что же вас так наказали? — спросил он неожиданно для себя, возвращая паспорт, и захлопнул рот. Это было нарушение парламентерских обязанностей. Он получил за это без всякого промедления.

— А тебе какое дело! — окрысилась женщина, даже лицо у нее стало страшным, с оскалом. Тут же, без всякого перехода, испугалась, сказала, точно оправдываясь: — Мало ли у кого как жизнь поворачивает!

Павел кивнул: что тут спросить? Она будто ухватилась за эту его дурацкую снисходительность, вскочила с дивана, подбежала к нему, схватила его за руку, зашептала:

— Паренёк! Давай сговоримся! Я тут пошляюсь, а как стемнеет, ты мне его через забор подсади. Или ещё как! Я с тобой рассчитаюсь, не сомневайся. Хочешь, денег дам, я не жадная, может, потому и живу как дура. Или хочешь — так сочтемся, доволен будешь!

— Как — так? — ошарашено спросил Павел.

— Ну — как? Так! Не понимаешь?

Он рванулся назад, по-настоящему испугавшись.

— Вы хоть понимаете!.. — крикнул растерянно. Дверь распахнулась, на пороге стоял вахтер:

— Да гони ты эту суку, Господи меня прости! — закричал он. Она завизжала в ответ:

— Сволочьё! Тюремщики! В тюрьме и то законы лучше Можно свиданку получить! А вы! Вы!

— Сейчас милицию вызову! — крикнул вахтер. Мать Макарова хлопнула дверью, истерично всхлипывая, вышла на улицу.