Невинный сон

Он прервал себя на полуслове, но мне показалось, что он сейчас мне что-то расскажет, в чем-то мне признается; мне вспомнились портреты Диллона, и я подумала о той боли, которую Гарри так тщательно от меня скрывал. Я взяла в руки его лицо и заглянула ему в глаза.

– Гарри, у нас начинается новая жизнь. Совсем новая жизнь. Этот ребенок не выдумка. Он у нас родится. Когда я увидела на ультразвуке, как бьется его маленькое сердечко, я поняла: все остальное не имеет никакого значения. Важно только это. И потому я не буду задавать тебе никаких вопросов о Лондоне. Я не буду требовать от тебя объяснений, почему ты не отвечал на мои звонки или почему ты в последнее время так от меня отдалился. Мы должны все это оставить в прошлом, потому что в нашей жизни главное – вот здесь. – Я положила его руку на свой живот.

И хотя живот был еще плоским, я уже думала о младенце в моем чреве, о том, как в глубине моего тела тихонько растет крохотное зернышко.

– Я знаю, моя беременность тебя не обрадовала, – нет, дай мне договорить. Я знаю, что не обрадовала. Но, Гарри, если бы только ты был со мною в больнице! Если бы ты только увидел то, что видела я, ты бы отнесся к этому совсем по-другому. Этот ребенок не Диллон. Никто никогда не займет место Диллона. И тем не менее у нас будет ребенок, и мы можем любить его или ее так же сильно, как мы любили Диллона.

– Я знаю, знаю.

– Гарри, послушай. Больше никакой лжи. Никакого обмана. Я не хочу, чтобы мы хоть что-то скрывали друг от друга. Когда-то мы доверяли друг другу все на свете. Мы могли рассказать друг другу все, что угодно. Ты помнишь?

– Я помню. Я только не могу вспомнить, когда этому пришел конец.

Он посмотрел на меня, и глаза его были такими жалобными и грустными, что на меня накатило чувство вины, и я чуть было не проговорилась.

Прошла минута-другая. Мы сидели рядом. Гарри медленно водил рукой по моему животу, а я слушала, как в камине трещат поленья.

– Гарри, мы все начнем сначала.

– Да, начнем сначала, – откликнулся он.

И замолчал.

Снова пошел снег, он был мягче и падал дольше. Впервые за много лет снежное Рождество. Снег падал и окутывал сад, мягким одеялом покрывал кусты, облеплял крючковатые ветви деревьев и черепицу на крыше, ложился изморозью на окна. Мы без конца топили камин. Мы старались, чтобы в доме было тепло, а на душе легко и приятно, однако холод просачивался сквозь ветхие оконные рамы, свистел в щелях между кирпичами. Нас закрутило в вихре рождественских вечеринок, и я постоянно ощущала усталость и раздражительность, которые я приписывала беременности и растущему напряжению на работе. В офисе становилось все неспокойнее. Проект, который мы так успешно выиграли на конкурсе, отменили, и в фирме поговаривали о том, что нам урежут зарплату.

Холодным вечером в четверг мы с Гарри, надев туристические ботинки, двинулись по снежным улицам к колледжу Блэкрок, где продавались рождественские елки для общества «Сент-Винсент де Пол». Мы выбрали большую пушистую елку и то несли ее, то волочили по земле, пока не добрались до дома. По совершенно непонятной мне причине мы с Гарри в тот день почти не разговаривали. Я была измождена и встревожена. Накануне наш офис устраивал рождественскую вечеринку. Прежде из года в год это было роскошное пиршество, на этот же раз мы пошли в местный бар, и там все свелось к незамысловатой выпивке и бутербродам. Трезвой среди всех была только я. Во время вечеринки один из моих коллег, уже напившись, пустил слух, что после Нового года начнется сокращение штатов. Когда же я подошла к нему и стала расспрашивать о подробностях, он глупо рассмеялся и сказал: «Наверное, вытурят пешек вроде нас с тобой». Тут он увидел, как я встревожилась, и мгновенно сменил тему. Я хотела рассказать об этом эпизоде Гарри, но по-думала, что не стоит его расстраивать. В тот день он, похоже, был погружен в свои собственные мысли, и у меня не было сил разрушить окутавшее нас тягостное мол-чание.

Дома я нарезала на дольки апельсины, начинила их гвоздикой и запекла в духовке. А потом, продев веревочки в высушенные дольки, повесила их на елку. Наш дом запах Рождеством: елочные иглы, пряности, сладковатый аромат апельсина, – и на душе у меня стало легче. Гарри поднялся на чердак и принес лампочки и коробку с елочными игрушками, а потом уселся на пол и, потягивая кофе с виски, наблюдал, как я распутываю гирлянду.

– Это дерево черт знает какое огромное, – оглядывая елку, сказал он. – Похоже, мы перестарались.

– Но и комната тоже большая.

– Не такая уж большая. Эта елка скорее для бального зала.

– А мне она очень нравится. Мне кажется, лучше не бывает.

– У ангела на верхушке начнется головокружение. Может, спилить кое-какие ветки?

– Нет, не надо! Оставь как есть! Подожди, я сейчас повешу лампочки и игрушки, и елка не будет выглядеть так чудовищно.

– Эту елку неплохо бы сначала подстричь. А то потом придется ее кромсать.

– Гарри, пожалуйста, не надо ее кромсать. Оставь ее как есть.

Я распутала гирлянду, встала на стул и попыталась обернуть ею елку.