Невинный сон

В гостиной Козимо украшал елку кожурой апель-сина.

– Так не годится, – сказала я. – Елка заслужила, чтобы ее украсили как следует.

Я принялась перебирать наши с Гарри художественные принадлежности, пытаясь отыскать среди них хоть что-нибудь, из чего можно было смастерить елочные украшения. Гарри достал из холодильника бутылки с пивом, и мужчины погрузились в разговоры о предстоящей новогодней поездке в Касабланку, предоставив мне возиться с украшениями в полном одиночестве.

Позднее, когда Гаррик уже собрался уходить, он подошел к елке и постоял рядом со мной, пока я развешивала на ней мои импровизированные украшения.

– Вам она понравилась? – тихо спросил он.

– Чудесная елка.

– Я не был уверен, что она вам понравилась. Мне показалось, что вы смутились, и непонятно было, одобряете вы ее или нет.

– Нет, что вы, она мне понравилась, – сказала я и тихо добавила: – Очень понравилась.

Я посмотрела ему в глаза и вдруг столкнулась с его напряженным взглядом; такого взгляда я никогда прежде не встречала: он, казалось, проникал прямо в душу, стараясь добраться до самых тайных ее уголков. Я с трудом выдерживала этот взгляд и силой заставила себя не отвернуться.

– Это замечательно, – кивнув, сказал он.

В его тоне сквозила серьезность. Серьезность с налетом печали. Словно мысленно он был где-то далеко. Он казался непостижимым.

Он ушел, а я продолжала наряжать елку, выпила еще пива, сидя на диване, вместе с остальными выкурила сигаретку марихуаны. Но что-то во мне переменилось. Женщина, которая в тот вечер отправилась спать, была совсем не той, что проснулась утром. Женщина, которая в тот вечер отправилась спать, никак не могла угомониться и уснуть. В ней зрело тайное желание.

Глава 11. Гарри

Шли дни, а от Спенсера ни звука. Ни звонка. Ни адреса. Ничего. Я сидел дома. Я тосковал. Но Робин я так ничего и не рассказал. Я скрывал от нее свои мысли. Я скрывал от нее свои чувства. Я ни слова не сказал ей о том, что видел Диллона. Даже когда она произнесла его имя, я промолчал: о нем, о видеосъемках, о номерах машины, об адресе, которого я ждал с таким нетерпением. Я пил кофе. Я пил чай. Я курил сигарету за сигаретой. Я забрался к себе в студию и решал кроссворды. Но на месте мне не сиделось: меня все время подмывало куда-то пойти и что-нибудь сделать, чтобы разыскать Диллона.

Я рисовал, я делал эскизы. В основном мальчика-мумии, его образы не покидали меня с самой поездки в Лондон. Рисование помогало мне справиться с видениями, которые без конца всплывали в моей памяти. Оно было, можно сказать, неким духовным очищением. Я буквально выплескивал из себя эти образы. Но даже их вскоре вытеснило надвигающееся Рождество. И вот за несколько дней до праздника грянул гром и туча разразилась ливнем.

От прежнего спокойствия Робин не осталось и следа. Рождество ее просто изнуряло. На рождественский обед должны были прийти ее родители, а для Робин это было нешуточное дело. Она составляла списки. Дополнительные списки. Списки покупок. Списки необходимых дел. Списки кулинарных рецептов. Списки рождественских подарков. Списки всего того, что ни в коем случае нельзя было упустить. Она выглядела усталой и изможденной.

– Наш дом – это сплошное бедствие, – в отчаянии проговорила она.

Я уже собирался ей что-то ответить, как вдруг зазвонил мой телефон. Это был Спенсер. Из трубки донесся его хриплый таинственный голос:

– Нам повезло.

– Что-что?

– Я раздобыл адрес.

Мое сердце екнуло. Адрес. Я только о нем и думал. Я почти уже потерял надежду, а теперь почувствовал безмерную благодарность и временно потерял дар речи.

– Спасибо скажешь потом. Я за тобой заеду после полудня.

Робин бросила на меня внимательный взгляд.

– Кто это звонил? – с подозрением спросила она.

– Никто, – сказал я.

– Никто? Все-таки, наверное, кто-то. Что у тебя за секреты?

– Это был Спенсер. Ничего важного.

Робин бросила на меня косой взгляд и медленно покачала головой.

Когда за окном послышался шум «Ягуара», я уже был на взводе. Я чувствовал, что Робин хотелось провести этот вечер дома вдвоем со мной, но и она тоже была чем-то взволнована. Она уселась в гостиной; я зажег камин, сварил кофе и добавил в него немного виски.

– Гарри, еще столько дел, – сказала Робин.

Она произнесла эти слова как-то грустно. Мне захотелось ее подбодрить, но не успел я открыть рот, как в дверь позвонили. Я вскочил со стула и кинулся в переднюю.

Я открыл дверь и оказался лицом к лицу с исполнительницами рождественских гимнов. Две девочки с голодным выражением лица во всю мочь распевали «Динь-дилень». Когда они закончили, одна из них сказала: «Эй, мистер! Веселого Рождества!» – и потрясла перед моим носом пластмассовой кружкой. В ней звенели монеты. Чуть поодаль, опершись о клюку, девочек ждал здоровенный детина. Я пошарил в кармане, протянул им все монетки, которые удалось наскрести, и девочки тут же ринулись к своему телохранителю, а затем – к соседнему дому.

– Кто это был? – спросила Робин.

– Рождественские певички, – ответил я.