Невинный сон

Однажды сентябрьским вечером я сижу одна в кафе в центре старого города. Подобные кафе привлекают туристов, которые слоняются среди ларьков Петит-Сокко и ищут, где бы укрыться от кипящей на рынке торговли, от громогласных споров и перебранок, от зазывал и гидов: ищут места, где можно спокойно выпить чашку мятного чая и одновременно понаблюдать за тем, как течет жизнь на улицах Танжера. Официант, молоденький марокканец с мимолетной улыбкой и рассеянным взглядом, слушает мой заказ, затем пренебрежительно кивает головой и не спеша удаляется. Вокруг меня американцы, итальянцы, французы и австралийцы: у одних взгляд все еще полон энтузиазма, у других – вид утомленных путешественников. Все они сидят на пластмассовых стульях, придвинутых к хлипким столикам, расставленным вдоль площади. Площадь омывается лучами нежного предзакатного солнца, и туристы наслаждаются тенью, которая с наступлением вечера расплывается все шире и шире.

В кафе нет ни единого свободного столика, и только я сижу в одиночестве.

Официант приносит заказанный мною кофе и бесцеремонно плюхает чашку на столик.

– De rien[3], – бесстрастно бросает он в ответ на мою благодарность и с подносом в руке, на ходу обводя взглядом посетителей, уплывает к другому столику.

Я отпиваю глоток и начинаю теребить сотовый телефон. Женщина за соседним столиком наклоняется к своему спутнику и что-то шепчет ему на ухо, а он, развернувшись, бросает на меня оценивающий взгляд и снова поворачивается к своей собеседнице. В эту минуту я в полной мере ощущаю свое одиночество. Странное ощущение – тем не менее весьма знакомое! Меня вдруг захлестывают образы и запахи прошлого и, нежно тревожа мою память, возрождают воспоминания. Величественные силуэты высоких пальм, обрамляющих Петит-Сокко и чернеющих на фоне вечернего неба; пласты серых облаков, скользящих вдоль горизонта, убаюкивающий говор торговцев, которые ждут, чтобы вечерняя смена заняла их место за прилавком, запах выхлопных газов от назойливых мопедов вперемешку с пронзительным ароматом мятного чая, который заваривают во всех кафе на побережье, – вся эта смесь обволакивает меня дымкой прошлого. Есть что-то ужасно неправильное в том, что теперь я одна здесь – в городе, в котором я провела столько времени с Гарри.

Конечно, я не всегда одна. Со мной мои дети. Сейчас они в Садах Мендубии со своим дядей Марком и его подружкой Суки. Час назад эта веселая компания отправилась на прогулку: мальчик восседал на плечах у своего дядюшки, а жизнерадостная малышка брыкала ножками в коляске. Я не сводила с них глаз, и когда они исчезли из виду, мое сердце невольно сжалось. Только теперь, час спустя, выпив несколько глотков кофе, я постепенно расслабляюсь. И тем не менее я держу свой сотовый поблизости: а вдруг мне позвонят или пришлют сообщение?

– Отдохни хоть немного, побудь одна, – сказал мне Марк. – Воспользуйся нашей помощью, пока мы здесь.

– Даже не знаю, – прикусив губу, неуверенно произнесла я.

– Завтра мы уедем, и ты пожалеешь, что не успела отдохнуть от детей, пока была такая возможность.

Я преодолела страх и позволила им взять детей на прогулку.

Я не привыкла быть одна и не совсем понимаю, куда себя деть. У меня нет с собой книги, которая заняла или развлекла бы меня. Я тереблю пакетик с сахаром, делаю глоток кофе и ни с того ни с сего переношусь мыслями в прошлое, в тот холодный зимний день, в то самое одинокое заброшенное место и с пронзительной болью вспоминаю события того страшного дня.

Мы торопливо спустились по ступеням в тенистый сад, в тусклом свете казавшийся серым. Снежный покров возле дома был глубоким. Я с трудом переставляла ноги, сердце тревожно стучало, во рту был привкус крови: в доме я от волнения без конца прикусывала щеку. Тяжелое зимнее пальто сковывало движения. Я чувствовала, что обливаюсь потом; все тело словно промокло и отяжелело. От неизвестности и страха сердце бешено стучало о ребра. С каждым шагом я удалялась от опасности, притаившейся в доме. Но я оставила там Гарри.