Дорогая Рини,
Я прошел через такие страдания! Я подпалил какие-то тряпки и получил несколько ожогов второй и третьей степени. Напряжение, которое испытываешь здесь, несравнимо ни с чем. Когда лишен возможности вырваться отсюда, мучения становятся невыносимыми. Рини, у меня страшно болит голова. Я бился ею в бетон – бросался на пол и бился головой в этот бетонный пол. Я лупил себя по лицу до тех пор, пока оно все не распухло. Мы напиханы здесь, как сельди в бочке. Я точно знаю, что никогда в жизни еще не испытывал подобных страданий. Решить проблему, словно по мановению волшебной палочки, могут деньги. У меня никогда не бывает еды, достойной того, чтобы переваривать ее. Здешняя кормежка – что-то вроде неприкосновенного запаса, который выдают на каком-нибудь острове, забытом Богом и проклятом людьми. Народ здесь бедный, но я оголодал настолько, что вынужден кусочничать, чтобы не свихнуться от безумного желания есть. Я похудел. Здесь столько страдания!
Пожалуйста, помоги мне!
Рон.
Во время одного длительного периода депрессии Рон прекратил общение с кем бы то ни было и полностью ушел в себя. Надзиратели нашли его свернувшимся в позе эмбриона на кровати. Он ни на что не реагировал.
Потом, 29 сентября, он снова перерезал себе вены. Лекарства он принимал от случая к случаю, беспрерывно говорил о самоубийстве, и в конце концов было признано, что он представляет угрозу для себя самого. Его вывезли из блока F и отправили в Восточную больницу штата, которая располагалась в городе Вините. Как он сам выразился: «Я страдаю от несправедливо плохого обращения».
В Восточной больнице его впервые осмотрел штатный психиатр доктор Лизаррага, увидевший перед собой тридцатишестилетнего мужчину, давно страдающего наркоманией и алкоголизмом, нечесаного, небритого, с длинными седеющими волосами и усами, в потрепанной тюремной одежде, со следами ожогов на ногах и шрамами на руках, которые он постарался выставить на обозрение доктора. Рон легко признал многие свои дурные деяния, но горячо отрицал убийство Дебби Картер. Несправедливость, от которой он так долго страдал, привела к тому, что он утратил всякую надежду и хотел умереть.
В течение следующих трех месяцев Рон оставался пациентом Восточной больницы, где наконец начал принимать лекарства регулярно. Его осмотрели врачи-специалисты – невропатолог, психолог, несколько психиатров. Все они обратили внимание на его эмоциональную неуравновешенность, на то, что он легко впадает в отчаяние, сосредоточен исключительно на себе и при этом имеет низкую самооценку, временами отрешается от действительности и склонен мгновенно взрываться. Перепады настроения случаются почти моментально и бывают очень резкими.
Рон был требователен, а временами и агрессивен по отношению к персоналу и пациентам. В условиях больницы это недопустимо, и его, выписав, отправили обратно в тюрьму. Доктор Лизаррага прописал углекислый литий, наван и когентин – препарат, используемый прежде всего для лечения симптомов болезни Паркинсона, но иногда и для снятия дрожи и беспокойства, вызываемых приемом транквилизаторов.
А в Биг-Маке тем временем надзиратель по имени Савадж подвергся жестокому нападению со стороны Микеля Патрика Смита, заключенного-смертника, считавшегося самым опасным убийцей в тюрьме. Вооружившись ножом, или «заточкой», приделанной к концу древка от швабры, он просунул ее через «бобовую дыру» и ударил надзирателя, принесшего ему обед. Заточка проткнула грудную клетку и достигла сердца, однако чудесным образом офицер Савадж остался жив.
Двумя годами ранее Смит тем же способом заколол одного из заключенных.
Это происшествие случилось не в блоке F, а в блоке D, где Смита содержали из дисциплинарных соображений. Тем не менее администрация решила, что тюрьме срочно требуется новый, современный блок для смертников. О нападении широко раструбили, и это помогло получить деньги на строительство.