Через левую дверь забрался на сиденье возбужденный водитель.
– Все вернулись? – неестественным голосом спросил он. – Вперед! Следующая остановка – Хайфское городское кладбище! – он хохотнул и завел минибус.
«Избежал неминуемой смерти. Рассказов хватит на 10 лет»,– ухмыльнулся Макс. Он повернулся и протянул ретро-металлисту руку.
– Максим.
– Ури, – он сильно сжал протянутую руку.
– Сколько раз остановимся до Адара? Спорим, два.
– Десять шекелей. Бомбить будут один раз. – Ури достал монету с желтой серединкой.
– Согласен, только не бомбят, а стреляют ракетами. Но разницы нет. Или ты и здесь найдешь отличие? – Макс улыбнулся. – Я имею в виду, для нас.
– Ну, что ты! Разница, можно сказать, принципиальная! – возмутился Ури.
– Ну-ну. Рассказывай, время еще есть. – Максим был заинтригован.
– Понимаешь, если нас бомбят, человек, сидящий в самолете, испытывает какие-то чувства, нажимая на гашетку. Он видит внизу городской квартал и понимает, что под его крылом сейчас люди, которые любят, ревнуют, стирают белье... И с падением его бомбы весь мир этих людей изменится. В него войдет боль, смерть, или, может быть, радость, как у нашего водилы.
«Да», – Подумал Макс. Такси забралось на горку, и он взглянул на серые дома недалекой Хайфы. Он вспомнил Бродского: «...Лучший вид на этот город – если сесть в бомбардировщик»… Он задумался о нашей авиации, бомбящей сейчас ливанские города. Память тут же выдала другую фразу того же автора: «... Над арабской мирной хатой гордо реет жид пархатый». Максим пожалел, что это невозможно перевести на иврит, Ури наверняка бы понравилось.
– Но людям-то какая разница?
– Не скажи. Когда в тебя пускают ракету, расчет разбегается, опасаясь ответного удара. Они запустили. И все, больше об этом не думают. Другое дело, человеческое отношение летчика, конечно, лучше, если бы он был знакомым. А ракеты... Это как разговор с автоответчиком. Живой человек дал бы ту же информацию, но...
Максим скривился. Доводы парня были явно высосаны из пальца.
– Скажи, Ури, а что, громкий хеви-метал разрушает мозг? – Максим вдруг подумал о своем, который разрушается без всякого хеви-метал.
– А... Да что с тобой говорить? – разочаровано протянул парень. – Цивильный и есть цивильный. Думаешь прямолинейно, и возможности существования другого восприятия действительности не признаешь... Только выглядишь как мыслящий человек. Да, «Айрон Мэйдн» знаешь. Нет в тебе романтики, не видишь ничего за гранью физических предметов...
Уриэль еще кудахтал, но Макс уже его не слушал. Они ехали по Адару. Людей поменьше, чем обычно, но все-таки немало. Магазины открыты, кто-то что-то покупает. Не так страшен, значит, черт...
Такси остановилось, Макс махнул Ури, и они разошлись, каждый при своих десяти шекелях.
Загудело. Прохожие заспешили укрыться в магазинах и подъездах. Вдруг невдалеке грохнуло, да так, что задрожали окна. В истерике закричала женщина. Люди побежали. «Куда они бегут? – недоумевал он. – Наверняка ведь следующая ракета упадет именно туда, куда кто-то так торопится». Максим был спокоен, разве что немного возбужден, но нога... Левая нога слушалась плохо, много хуже, чем обычно. «Странно, – сильно хромая, он продвигался к муниципальной службе семейной связи. – Доктор Шварц ведь говорил, что проблемы возможны в случае усталости или перегрева организма. Оказывается, еще и нервное возбуждение. Ладно, буду знать».
Дверь здания была заперта. «Что такое? Рабочий день в разгаре!» – он постучал.
3
Пожилой охранник в голубой рубашке со скрещенными ключами на эмблеме приоткрыл дверь.
– Что?! Что пришел? Тут война, видишь ли...
Впускать Максима он не торопился.
– Ну и что? Выходной у вас по этому случаю?
Охранник не нашел, что возразить, и открыл дверь, для важности передвинув пистолет на бедро.
– У тебя назначено? К кому пришел? Что за дело?
Макс не отвечая отодвинул желающего побеседовать стража и вошел.
Столпившиеся вокруг лежащего на столе радио женщины удивленно посмотрели на него. Широко расставив руки, с улыбкой на круглом лице – на вошедшего двинулась Батья Коэн, его социальный работник.
«Только обниматься не будем!» – испуганно подумал он.
Все называли ее одесским именем – Бася.
Красивая, немолодая женщина была полна, всем существом излучала доброту и очень напоминала героиню Бабеля.
– Максим! Ты зря пришел! Наташа звонила из Ришона, они не могут приехать, поезда не ходят.
Он тяжело упал на стул. «Ой-ей-ей, триста метров прошел, а так устал».
– Понимаю. Нечего детям делать сейчас на севере. Но ведь шанс у меня был! Так хочу ее увидеть!
Максим снял очки и положил голову на руки. Бася присела и обняла его.
– Ничего, Максим, уже скоро. Три года ждал, потерпи еще немножко. Обещаю тебе, встретишься, поиграешь с ней, в кино еще сводишь, мороженое купишь...
Максим откинулся на спинку стула и с грустью посмотрел на нее. Без очков были видны мешки под его глазами, морщины, и становилось понятно, что он уже совсем не молод, и ведет он себя совсем не так, как положено зрелому, сорокалетнему мужчине.
– Эх, Бася, Бася... Хороший ты человек, но сил моих совсем не осталось...
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное