Михаил старался не отставать от других и с непривычки к такому труду совершенно выбился из сил. Его шатало от усталости, осунувшееся лицо и шея лоснились от пота и грязи. Томимый жаждой, с красным мраком в глазах, он думал: "Хоть бы глоток воды... сдохну, если не напьюсь".
- Долго так, дядя? - спросил он.
- А ты обожди чуток, - отвечал дядя Кирила. - Вот как ихний поп прокричит на башне, пойдут оне молиться, мы и отдохнем.
- Оне-то сидят, собачьи дети, - указал взглядом Михаил на группу надсмотрщиков, сидевших под пестрым тентом и пивших что-то из пиал.
- То хозяева! - ответил дядя Кирила. - А ты не моги.
"Бежать надобно! - подумал Михаил в отчаянии. - Уж лучше пускай зарубят, чем околевать, яко скотине. Нашли бессловесную тварь. Да ещё плетью. Бежать. Хоть куда, но бежать!"
Их перегнали к другому котловану, расположенному чуть ниже первого.
Пыль тут стояла какая-то особенно едкая и густая, желтого цвета. Дядя Кирила сразу захрипел и закашлялся. Долгий сильный кашель душил, рвал изнутри его слабую грудь, лицо старика сделалось красным, точно панцирь вареного рака. Еще немного - и ему бы пришлось совсем плохо: лютый надсмотрщик, заметив непорядок, направился к нему, подняв палку, - да в это время с ближайшего минарета раздался пронзительный голос муэдзина, призывающий правоверных к полуденной молитве.
Христиане побросали работу и повалились на землю, а мусульмане-рабы отошли в чахлую тень низкорослых деревьев, расстелили ветхие коврики и начали очередной намаз.
Перестав кашлять, дядя Кирила отер слезящиеся покрасневшие глаза, повздыхал, поохал, вытянул ноги и, сложив на тощем животе руки, задремал. Михаил же, приметив поодаль отрубленную голову, торчавшую на длинном шесте, подошел и с болью на лице стал разглядывать её. То была голова нестарого человека, судя по всему, его земляка, русича; его волосы, когда-то курчавые, теперь свалявшиеся и перепутанные, напоминали паклю, а некогда светлая кожа, как и у всякого мертвого, стала синюшного цвета. Это зрелище было до того удручающим, что Михаил не смог вынести и с опущенными плечами и поникшей головой отошел прочь. Хриплым голосом он спросил дядю Кирилу, знает ли тот, кто этот несчастный.
- Погодь маненько. Вишь, воду везут!
Но не только они приметили арбу на больших деревянных колесах, везущую бочку с водой. Отовсюду к ней уже бежали изнывающие от жажды рабы. Вокруг бочки мигом собралась орущая, бесновавшаяся толпа.
Так как почти ни у кого не оказалось посуды, то водовоз - смуглолицый косоглазый человек в маленькой тюбетейке, сдвинутой на затылок, и кожаном фартуке, одетом на голое толстое тело, - зло бранясь, наливал воду коротким черпаком прямо в подставленные ладони. И, конечно, больше половины драгоценной влаги проливалось на землю. Ни Михаилу, ни его друзьям напиться в этот раз не удалось. Арба с пустой бочкой, влекомая длинноухим осликом, покатила по пыльной дороге.
- Привезут ишо под вечор, - сказал дядя Кирила, почесывая тощую грудь в вороте распахнутой рубахи, и рассказал Михаилу такую историю про отрубленную голову.
Некий богатый сарайский бек очень жестоко обращался со своими рабами, карал их за малейшую провинность - отрезал уши, носы, языки, мучил людей всякими пытками, не давал им спать: после дневной работы его рабы трудились вечером и ночью - мяли кожи, пряли шерсть. От такой жизни несчастные мерли как мухи. Однажды бек приобрел строптивого раба, рязанца Захара; в первые же дни, чтобы укротить его, посадил на цепь и спустил собак. Псы покусали Захара, однако он выжил, окреп - выносливый был человек, - перестал перечить беку, прикинулся сговорчивым и угодливым, проявил такое усердие, что хозяин его даже отличил, сделал главным над всеми своими рабами. Когда Захар вошел к беку в большое доверие, он сговорился с верными товарищами, и одной ночью, стоило только хозяевам крепко заснуть, шесть смельчаков бесшумно проникли во внутренние покои дома, перебили слуг, зарезали, как барана, самого бека, трех его жен вместе с детьми - и освободили всех рабов. Захар оделся в дорогое господское платье и повел рабов вон из города, будто бы хозяин. И ушли бы, потому что направились не прямиком на Русь, а на Подолию.
- Да нашелся иуда, - вмешался в разговор Тереха. - Свою шкуру захотел спасти, гад!
Дядя Кирила, глубоко вздохнув, подтвердил:
- Сыскался антихрист. Выдал всех. И Захара тож. Всех переловили и повязали. Рабов распродали, а Захара зло мучили на площади: палками переломали ноги, отрубили руки, отрубили голову и воткнули на шест. Нам в назидание. Чтоб смирнее были.
Михаил был поражен услышанным и все глядел на голову этого смелого человека, который не захотел быть рабом и восстал. Он казался ему святым.
- Ну а тот-то... кто выдал?
- Жив остался, собака, - ответил Тереха.
- Принял их веру, басурманом стал, - добавил дядя Кирила. - Теперь Салехом зовется. Многие русские поклялись порешить его, да что-то пока не получается.