Неволя

- Скажу еще, великий князь. Задумали в Орде тебя отравить. Кто возьмется за это поганое дело, пока сказать не могу. Но в ставке встречался я с одним попом, который с Вельяминовым приезжал. Так тот хвастал, што имеет злые коренья, от которых, говорил, князю сразу придет конец.

Архимандрит строго насупил густые, красивого изгиба брови, спросил:

- А каков собою этот поп?

- Собою толст, неряшлив и обжора страшный. Да и выпить тож не дурак.

- Знаю его. То - расстрига. Никольский поп Савелий. Известный супостат. Он на все гораздый.

- А ежели отрава не поможет, - продолжал Михаил, - будут ссорить тебя с князьями. А прежде с братом твоим, Володимиром Андреевичем.

- Как же это они могут нас поссорить? - подивился князь Дмитрий, не веря услышанному.

- Ярлык на великокняжение ему дадут.

Владимир Андреевич порывисто вскочил со скамьи, решительно заявил:

- Брат! Никогда тому не бывать!

Князь Дмитрий прервал его:

- Успокойся. Знаю, что не примешь. - И вновь обратился к Михаилу: Как же это они могут сделать?

- Думаю, пошлют кого-нибудь из русских.

- Неужто сыщется иуда? - усомнился архимандрит.

- Да Вельяминов Иван на это вполне сгодится. Уж больно лют на злодейство, да и на тебя сердит, великий князь.

Князь Владимир Андреевич Серпуховской обратился к великому князю:

- Брат! Ежели появится Вельяминов в Серпухове али ищо где, велю схватить и доставить на твой суд! Будь покоен. Ни ложью, ни златом меня не совратить.

- Спасибо, брат! - ответил князь Дмитрий. - Знаю, так и поступишь. И, улыбнувшись, добавил с необыкновенною мягкостью в голосе: - Да ты сядь... сядь...

А сам поднялся и прошелся по скрипевшим и слегка прогибавшимся под ним узеньким половицам до перил гульбища, положил руку на столбец и, устремив свой взгляд на Москву-реку, в зеленую даль, не обращаясь ни к кому отдельно, проговорил:

- Знать, правильно мы делаем, что войско сбираем. А чтобы Бегич-мурза не застал нас врасплох, к Оке двинемся. Встренем его подале от Москвы. - И, повернувши голову, спросил Ознобишина: - Известно ли, каково войско у Бегича?

Михаил помедлил с ответом, боясь быть неточным, ведь о действительном числе войска Бегича он ничего не знал.

- Видишь ли, великий князь, - начал он рассуждать. - Бегич-мурза не ходит с малой силой. Любит, когда у него перевес. Думаю, три-четыре тумена Мамай ему выделит. Ежели не больше. Для внезапного нападения этого вполне достаточно. А это главное, в чем Бегич силен. Мурза храбр, мужествен, всегда впереди войска ездит. Весьма искусно владеет саблей и копьем. В поединках всегда одерживает победу.

- Ба! Каков богатырь! А ты молчал, - неожиданно воскликнул Петр Мещеряков, выпучив глаза. - Вот с кем мне столкнуться. Ты, Михал, его укажи...

Это заявление вызвало на всех лицах улыбки. Воевода был известный поединщик. Он принимал участие во многих схватках московских войск с неприятелем. Перед битвой, по обычаю, всегда первыми сходились храбрецы по одному, по двое с каждой стороны. В таких поединках Мещеряков сокрушил тверичанина Прокопа, литовца Якоба, рязанца Прохора, татарина Али-багадура и других безымянных витязей. Он одинаково ловко владел копьем, мечом и железной палицей, которая в его сильной руке была особенно грозным оружием. Воевода не знал страха, никогда не поворачивался к врагу спиной, и хотя его тело было покрыто рубцами от глубоких заживших ран, хотя дважды он был тяжело ранен, его храбрый дух никому не удалось сокрушить.

Дмитрий Михайлович Волынский, до этого молчавший, покачал головой и сказал Ознобишину:

- Что ты наделал, полоняник? Теперя наш Петро потеряет покой. Спать не будет.

- И впрямь не усну. Всегда мечтал о таком сопернике. И на тебе! Сам ко мне навстречу едет. Такой удачи и желать нельзя.

- Не радуйся, буйна головушка, - с легкой насмешкой заявил великий князь, и глаза его при этом лукаво заблестели. - Еще неизвестно, что может приключиться. Смотри в оба! Бегич-мурза на руку весьма могуч.

- Знаю, знаю, великий князь. Нам бы лишь встренуться. А уж ежели встренемся, я его как милого лелеять буду, - Мещеряков сжал свой крепкий кулак размером с маленькую булаву и хитро прищурился, чем вызвал у князей Серпуховского и Волынского громкий смех.

Великий князь, подойдя к скамье и сев на краешек, широко расставя ноги, обутые в мягкие кожаные сапоги без каблуков, вновь спросил Ознобишина:

- Ответь-ка мне, полоняник, каков ордынец теперя, по-прежнему ли охоч до чужого добра?

- Охоч-то он охоч, великий князь, да побаиваться начал русской силы. Без прежнего бахвальства в поход идет, все боле помалкивает, а бабы их все боле плачут.

Дмитрий Михайлович Волынский зашевелился на скамье, усмехнулся и удовлетворенно сверху вниз погладил свою густую жесткую бороду, всю в серебристых тугих завитках.

- Знает кошка, чье мясо съела! - буркнул он, подмигивая воеводе Мещерякову.