Невольница: его проклятие (СИ)

Меня подтолкнули, вынуждая сделать несколько шагов, усадили на мягкую кожу. Мои руки развязали, но лишь для того, чтобы поднять и закрепить над головой. Я услышала знакомый звон — цепи. Я глохла от страха. Тупела. Деревенела. Я не ощущала себя. Это защита. Организм пытается защититься.

Меня дернуло, я ойкнула и поднялась вслед за цепью, рывком, и замерла навытяжку, чувствуя, как предельно вытянулась грудная клетка, выпятились ребра. Я не могла даже вообразить, что сейчас может быть, и панически боялась металла. Ножа.

Я почувствовала руки. Неизвестный зашел мне за спину, обхватил и прижал к себе, шаря по телу горячими, как угли, ладонями. Спина уперлась во что-то теплое и мягкое — брюхо. Отвратительное жирное брюхо. Если я увижу сенатора Октуса, я… не знаю, что я сделаю. Я бессильна. Как максимум, меня просто вывернет от омерзения. И теперь я отчаянно жалела, что голодала эти дни.

Толстяк шумно сопел мне в ухо, выкручивал соски обеими руками, будто хотел оторвать. Безжалостно зажимал, оттягивал. Я готова была шипеть от боли. Я закусила губу и до рези зажмурилась под повязкой, перебирала ногами. Не знаю, как все это пережить. Но лучше бы мои глаза оставались закрытыми. Я и без того представляла потное лицо Октуса — и меня мутило.

Неизвестный обошел меня, встал впереди, и я почувствовала, что его пальцы развязывают узел на затылке. Я зажмурилась, когда гладкая ткань соскользнула с лица.

— Посмотри на меня, — я не знала голос Октуса, но этот показался довольно молодым. Говоривший схватил меня за подбородок и затряс голову: — Открой глаза, женщина.

Тот, кто стоял передо мной, до странности походил на бывшего Великого Сенатора Октуса, но был значительно моложе и совершенно лыс. Завязки широких вышитых штанов исчезали где-то под нависшим, как гигантский волдырь, брюхом. На удивление плотным и гладким, как камера, до отказа накачанная воздухом, которую украшало изображение пожирающего солнце кровавого дракона. Он из императорского дома… Он был неимоверно толстым, но, на удивление, не рыхлым. Будто отлитым из плотной резины. Красное лицо, небольшие синие глаза под бесцветными бровями. Невероятное сходство. Я похолодела, и дыхание замерло — Марий Кар. Сомнений быть не может. Я вспомнила все то, что говорила Лора, и стало еще хуже. Это конец.

Глава 49

Марий Кар склонился к моему лицу, водил толстым пальцем, царапая кожу длинным, крашеным в лакированный пурпур ногтем:

— Очень хочу знать, на что так польстился Великий Сенатор де Во. Говорят, ты ему очень дорога.

Вместо страха по телу прокатывали неистовые волны омерзения. И эти ногти… Нутро скрутило, я открыла рот, выгнулась по мере сил, но вырвался лишь хилый характерный звук. Я склонила голову, чтобы не видеть. Ниже. Как можно ниже. Но взгляд неизбежно упирался в огромное вздутое брюхо. Бледное, сероватое в приглушенном свете.

Я нарочно не осматривалась. Боялась, что увиденное лишит последних остатков самообладания. Будь проклят тот день, когда я поднялась отпирать магазин. Щелчок дверного замка — тот самый триггер, запустивший равнодушный маятник моих бед. И каждый раз, когда я думала, что хуже уже быть просто не может, судьба оставляла меня в дураках. Как теперь.

Кар провел ногтем по выступающим ребрам, и кожа покрылась мурашками. Я стала похожа на щипанную курицу, но его это, видимо, лишь распаляло. Маленькие колючие глаза загорелись, уголки капризных губ едва заметно дрогнули. Я задыхалась в его приторных духах, оседавших в горле горечью. Ужас сковал меня, как шоковая заморозка. Это был не страх перед мужчиной, а нечто иное, непостижимое, пробирающее. Как замирание, похожее на крошечную смерть, когда падаешь с огромной скоростью. Когда нет места эмоциям, когда остается лишь этот страх стремительного падения и ожидание неминуемого удара о поверхность. Будто смертельный прыжок в шахту.

Толстяк провел влажной пятерней по моему животу. Медленно, с нажимом. Длинные ногти впивались в кожу. Бабьи руки — будто пальцы этой черной жабы. Меня передергивало от отвращения, цепи скрипели. Кар представлялся бесполым… или двуполым. Отвратным андрогинном с повисшими сиськами и надежно запрятанным в штаны отростком. Есть ли он вообще? — уже ничему не удивлюсь. Его рука скользнула ниже, заставляя содрогаться, и замерла между ног. В этих прикосновениях не было похоти, и от этого становилось еще страшнее, еще беспросветнее.

Кар протолкнулся пальцем, и я дернулась, извиваясь.

— Что, больно? — синие глаза загорелись. — У Великого Сенатора такой тощий член, что он не смог тебя как следует растянуть? Или не слишком старался? Сместил моего отца, но не смог справиться с девкой?

Он толкнулся глубже, заглядывая в лицо:

— Или берег?

Я закрыла глаза, чтобы не видеть его красную рожу с толстыми губами, натянутая цепь скрипела. Я стиснула зубы до ломоты в челюсти, до панического ощущения, что они вот-вот начнут крошиться от давления.

— Как ты думаешь, какой твоей частью он дорожит больше всего?