Невольница: его проклятие (СИ)

Я замерла, боясь услышать что-то невыносимое. Может, в этой суматохе Лора пострадала, или… о самом плохом думать не хотелось, но пальцы затряслись. Я сжала кулаки и спрятала их под столом, в мерцающих складках пышной юбки:

— Что с ней?

— С ней все хорошо. Я просто подумал, что ты захочешь это узнать. Торн забрал ее и пообещал отправить на Норбонн.

Я, не стесняясь, выдохнула. Как же это хорошо.

— Я очень рада. Она будет счастлива.

Ложь — она зачахнет без Торна. Но потоскует — и оправится. Она будет свободна. И она будет дома.

— Ты загрустила?

Я покачала головой и, чтобы скрыть смущение, хлебнула кофе, обжигая язык:

— Нет. Я рада.

— Ты тоже хочешь вернуться на Норбонн?

Я отставила чашку и опустила голову. Не хотелось ни лгать, ни делиться сокровенной правдой. Я просто боялась думать о таком возвращении. Теперь я считала это невозможным.

Де Во пристально смотрел на меня. Я почти физически чувствовала его обжигающий взгляд. Внезапно он поднялся и молча вышел в одну из боковых дверей, оставив меня в одиночестве. Я с недоумением слушала, как затихал стук его каблуков.

Я пила кофе и смотрела в окно. У этого окна можно просиживать сутками, любуясь раскинувшимся внизу садом и изучая восхитительную панораму города с непрекращающимся движением транспорта. Сидя посреди пустыни такое просто невозможно вообразить — не хватит никакой фантазии. Интересно, как там, в самой гуще высоток? Каково жить в этом царстве камня, стекла и металла этаже на двухсотом? Постоянно видеть перед окном снующие корветы, закупаться в плавучих магазинах.

Звук торопливых шагов прервал мои мысли. Де Во остановился у столика и положил передо мной пластину формуляра:

— Взгляни.

Я растерялась, не сразу нащупала сенсор, робко нажала. Пластина обрисовалась оранжевой полосой, проступили мелкие черные буквы.

— Что это?

— Прочти.

Я уставилась в текст, но так разволновалась, что просто не могла читать. Буквы плясали перед глазами, слова рассыпались, смысл не достигал разума. Титулы, формальности…

Я отложила формуляр, покачала головой:

— Я не понимаю.

Де Во нависал надо мной, как строгий учитель над витающим в облаках учеником, отчего становилось только неловко:

— Этот документ волей Императора Пирама III возвращает тебе свободу и имя. Это амнистия, Эмма.

— Амнистия? — я чувствовала себя невероятной дурой. Я все еще ничего не понимала.

— Я активирую этот документ, и ты станешь свободной. Вольной вернуться на Норбонн или… куда угодно.

Я слушала и просто не верила своим ушам. Он дает мне свободу? Вот так просто?

— При одном условии…

Вот тут все начало вставать на свои места.

— При каком? — я вся сжалась и скомкала пальцами юбку.

Де Во ответил не сразу. Молча стоял, опираясь рукой о столешницу. Я видела, как напряжены его пальцы.

— Ты проведешь со мной ночь.

Я невольно нахмурилась: и это все его условие? Всего лишь глупая формальность?

— И это все?

Он кивнул:

— Но, не как с господином. Как с любимым мужчиной.

Он заглянул в мое растерянное лицо и добавил:

— Ты можешь не отвечать вот так, сразу. Ты можешь подумать. Столько времени, сколько тебе нужно.

Мне мучительно хотелось задать один вопрос, который буквально сам срывался с губ: что будет, если я не приму это предложение? Но, вдруг подумалось, что я не хочу знать ответ. Он уже не важен.

— Я согласна.

Глава 52

Слухи о смерти Мария Кара расползались с такой же скоростью, с какой разрастаются вечерние тени. Все, от сопляков до убеленных старцев, шушукались по углам и почтительно замолкали, едва я появлялся в галерее. Меня заботил только один слух — о моей причастности. Точнее, его отсутствие. Слова брата все же заронили сомнение: что если Октус решит идти до конца? Но для этого сначала нужно хоть что-то пронюхать. К счастью, хозяйка борделя оказалась более чем осмотрительной: в этом заведении можно часами блуждать по потайным ходам, не встретив ни одного человека. А сама хозяйка… хозяйка будет молчать, потому что мертва. Винс не оставил даже трупа.

Обо мне церемонно доложили, и я вошел в кабинет Пирама. Поклонился, как и следует кланяться Императору. Пирам сидел за рабочим столом в одиночестве — несказанная роскошь в его положении — и вертел в пальцах незажженную сигарету.

— Полагаю, до тебя уже тоже, конечно, дошло.

Я мгновенно понял, что он имел в виду, но предпочел себя не выдавать:

— Что именно, ваше величество?

— Как? Разве ты не слышал? Говорят, умер Марий Кар, — в голосе не мелькнуло ни малейшего сожаления.

Я кивнул:

— Да, ваше величество. Совсем недавно узнал.

— Говорят, сердце.

Я вновь кивнул. Да, сердце. Навылет лучевым зарядом. Я только потом осознал: немного левее — и я убил бы и ее.

— Немудрено, ваше величество.

— Что ты имеешь в виду?

— С его весом и образом жизни.

Пирам кивнул, скривив четко очерченные губы. Какое-то время сосредоточенно молчал, потирая подбородок тонкими нервными пальцами. Красивые руки, изящные, почти женские. Все в нем красиво, в отличие от Мария Кара. В эту минуту казалось, что красота не должна сожалеть об уродстве.