Невольница судьбы

— А ему это и не надо, — небрежно подёрнула плечами Рэшма. — У него на это люди есть. Каждый, кто наделён магией, состоит либо в совете правления, либо работает на Элуваруса. У каждого своё дело. Кто-то обеспечивает безопасность внешних границ города, кто-то следит за порядком внутри него. Это только так кажется, что мы живём сами по себе. Пока выполняем свою работу, не лезем в чужую жизнь и не намечаем бунта, мы никому не нужны. Но стоит мужчинам прекратить работать в каменоломне и попытаться найти другую работу, как их ждёт кара.

Я напряжённо глянула на собеседницу. Столько всяких проблем с этой магией и контролем.

— Какая кара? — тут же спросила я, чтобы разобраться во всём до конца. — Хуже того, что с нами происходит, уже быть не может. Так что я не испугалась бы никаких наказаний.

— Да? — Рэшма прищурилась, пристально глянув на меня. — Ты забываешь, что кара коснётся не тебя, а твоих близких.

О! Ну, этого мне точно бояться не стоит! Если Элуварус отыщет моих родителей, то уверую, что он всемогущий. Я бы и сама хотела знать, как их найти, или хотя бы послать им весточку.

— У меня нет никого кроме Сэтмана, — призналась я. Отныне так и было. Все, с кем было связано моё прошлое, остались в моём родном мире, который находится фиг-знает-где.

Рэшма озадаченно насупилась.

— Значит, если ты замыслишь побег или бунт, то Элуварус примется за родственников Сэтмана. Возможно, для тебя они — посторонние люди, но не для него. Подумай, будет ли он счастлив, узнав, что из-за твоих вольных измышлений пострадают его родители.

Больше я не решилась говорить на эту тему, раз даже мысли о ней могут стать достоянием Элуваруса. Ещё не хватает, чтобы пострадали родственники Сэтмана. Для меня самой это неприемлемо, а для него и вовсе станет жестоким ударом. Раз тема запрещённая, то не стану её касаться. Так будет спокойнее.

Тут поняла, что если бы существовала возможность изменить наше положение, Сэтман уже воспользовался бы ею. Ведь он не простолюдин, а уроженец правящей семьи. Поэтому наверняка знал бы как можно извернуться, чтобы наладить наш быт. Но раз он смиренно трудится на каменоломне, значит, выбора нет.

Подумав о каменоломне, задалась ещё одним вопросом:

— Рэшма, насколько я знаю, замок Элуваруса всё время в движении. Он перемещается туда, куда нужно хозяину. Но я не понимаю, как можно перетягивать всю эту махину, да ещё и каменоломню. Она-то за пределами города!

— Какая же ты потешная, — не сдержалась Рэшма, и рассмеялась. — Ну как можно не понимать самую простейшую вещь в мире? Магия может не только замки перемещать, но и время останавливать. А ты пытаешься осознать процесс перемещения! Смешно! Это лишь мельницы и повозки простолюдинов работают без магии. А у правящих семей всё решается не механикой, а магией.

Пока она говорила, мне не терпелось спросить, откуда она знает такое слово, как «механика». Но потом поняла, что мир, в котором я нахожусь — порождение моего родного. То есть наши сценаристы и режиссёры создали его. Так почему бы людям не знать таких слов?! Ведь говорят же они на понятном мне языке. Мне думается, что это русский, но может, уже наложен дубляж? Улыбнулась.

После этой мысли возникла иная: не может быть этот мир настолько хорошо прорисован нашими киношникам. Он — самостоятельный и не такой, как наш. В чём-то лучше, в чём-то хуже. Хотя, его отрицательные качества стали для меня первостепенными.

Не буду я больше расспрашивать Рэшму о здешних правилах. А то начнёт в ответ задавать вопросы о моём детстве. И что рассказать? Как ходила в детский садик, а потом — в школу? Впрочем, я смогу вполне реалистично наврать о прожитых годах в городе Гирсэлдов. Только потом не забыть бы, что я наплела. А то вдруг ещё что начнёт расспрашивать, а у меня всплывёт новая версия моего прошлого. Так что лучше его не касаться.

Но мысли о прошлом невольно натолкнули меня на вопрос относительно Рэшмы.

— Скажи, а кто из мужчин правящих семей лишил тебя девственности?

Она хмуро посмотрела на меня и нехотя ответила:

— Роджис.

Почему-то ни капельки она не удивила. Но моё любопытство сегодня оказалось необузданным.

— И сколько тебе было лет?

— Тринадцать.

— Ого! Как рано! — не сдержалась я. — Только не пойму, зачем тебе это было нужно?

Глаза Рэшмы округлились.