Невольные записки

В центре – вращающееся кресло, фиксирующееся в двух положениях – профиль и фас. Сбоку к креслу приварен длинный металлический штырь, на котором фотограф крепит планшет с уже набранными на нем нашими данными.

По очереди занимаем место в кресле. Голова фиксируется, чтобы у всех был одинаковый угол. Уверен, что любой нормальный человек, увидев эту фотографию, будет убежден, что перед ним законченный преступник.

Еще бы: у каждого семи, – десятидневная щетина, лица немытые, волосы нечесаные… Люди, не спавшие около двух суток. Голодные и злые, испуганные и растерянные. Оскорбленные и непонимающие.

Наконец, пройден и этот круг. Мы снова попадаем на сборку. Нам навстречу идет другая партия.

На сборке уже варят чифир. Те, кому родственники успели передать в ИВС что-то из продуктов, кому удалось собрать что-то после шмона, устроили нечто между поздним ужином и ранним завтраком.

В коридоре какой-то грохот. (Открывается кормушка.

Те, кому удается в нее заглянуть, могут увидеть металлическую тележку на литых металлических колесах (это она гремела). На тележке навалены буханки хлеба. Его выдают нам из расчета одна буханка на троих.

Естественно, резать его нечем. Ломаем на глазок.

Хлеб практически несъедобен. Но это ты поймешь потом, через пару дней. А сейчас все настолько голодны, что едят его всухомятку. У ракушки (раковина с краном) образуется очередь напиться и запить стоящий комом в горле хлеб водой, сочащейся из огрызка ржавой трубы. Наступающая через несколько минут после этого завтрака «реакция желудка» вкупе с густыми клубами сигаретного дыма и дыма от дров, на которых варился чифир, создают на сборке непередаваемую атмосферу физически осязаемой вони.

Опять открываются тормоза. И опять выкликают по 10. На этот раз, на медосмотр.

Медосмотр

Нас приводят в маленькую, полностью замкнутую комнату размером чуть больше вагонного купе. Окон нет, густой полумрак. Вновь велят раздеться, на этот раз только до трусов. Понятно, что никаких вешалок, крючков для одежды нет. Все в общую кучу в угол. Открывается вторая внутренняя дверь, ведущая в клетку, в полном смысле этого слова. От пола до потолка – толстые металлические прутья. Дверь за нами захлопывается автоматически. Внутри маленькой клетки – медицинская кушетка, покрытая грязной, в бурых пятнах крови, простыней. Со стороны ног, поверх простыни, – розовая медицинская клеенка, истертая до белесых проплешин.

За решеткой – врачи. Один мужчина и три женщины. Стандартные вопросы: есть ли сифилис и туберкулез, были ли черепно-мозговые травмы. Ответы на эти вопросы фиксируются. Все остальное – попытки сообщить о больном сердце, хронических заболеваниях и т. п. – остается без внимания.

На столике около решетки – медицинская ванночка-кювета, в которой, в какой-то мутной жидкости лежат иглы устрашающего размера. То, что ими пользовались не один раз, видно невооруженным глазом. Нам предлагают просунуть руку через решетку. Этими иглами пытаются взять кровь из левой руки. У очень многих, особенно у наркоманов, вен не видно, попасть в них невозможно. Кровь пытаются взять из вен на шее. Человек прижимается головой к решетке, фельдшер тыкает ему иглой куда-то в горло. Потом эта же иголка вновь бросается в ту же самую кювету, в тот же самый раствор, из которого пару минут назад ее вытащили.

Абсолютно убежден, что этими же 20–30 иглами брали кровь не только у всей нашей сборки (более 100 человек), но и вчера, и позавчера, и будут брать завтра… Стоит ли удивляться, что на август 1998 года только в «Матроске» было более 500 ВИЧ инфицированных. Отдельных камер для них не хватало, поэтому их разбрасывали по общим камерам. Лично со мной в камере № 274 более четырех месяцев находился ВИЧ-инфицированный парень. Мы узнали об этом только после того, как его перевели от нас в «спидовую» хату. Бывает и наоборот: когда здорового человека по «ошибке» закидывают к «спидовым». Это тоже своеобразный метод «прессовки» для получения нужных показаний.

После медосмотра нас возвращают на сборку. Нам предстоит провести там весь последующий день и полночи до того, как мы попадем хату, в которой нам предстоит жить несколько недель до окончательной «растусовки».

Первая хата (спец)

В «Матроске» могут забросить сразу на общак, т. е. в общую камеру, в которой находятся одновременно от 85 до 135 человек. А могут и на спец, т. е. в так называемую «маломестную камеру», в которой от 8 до 20 человек. Все зависит от дежурного опера («подкумка»), за которым закреплены несколько камер на спецу и общаке.

Если повезет, то сначала могут поместить на спец. Там чуть легче выжить и адаптироваться перед общаком, на котором рано или поздно все равно окажешься.

Мне повезло – я попал на спец.

Вытянутая комната шириной метра 3, и 5–6 метров длиной. Слева от двери в углу – дальняк. Он занавешен двумя простынями. Только потом, через несколько дней, я понял, на чем висят занавески, откуда берутся веревки, каким образом все это крепится…