Невозможная музыка

Такого рюкзачка, как у Лильки у него не было даже в Латвии. Саша достал со шкафа пыльный прошлогодний ранец с надорванной "молнией", отер его ладонью и запихал туда самый теплый свитер с прибалтийским узором на груди, темно-синие спортивные штаны и две пары носков — одни хлопчатобумажные, другие из шерсти.

Что еще могло ему понадобиться, он понятия не имел, потому что никогда не ходил в походы. Разве что со своим новым классом на турслет, но это нельзя было даже с натяжкой считать настоящим походом, ведь они добирались только до ближайшей рощицы, здесь, как умели, разводили костер, перекусывали, ссорились с девчонками, и этим все ограничивалось. А его отец был не из тех, кто любит выбираться на природу…

"А что он вообще любил?" — Саша попытался вспомнить хоть что-нибудь, но то ли отец скрывал это от него, то ли ничего, кроме органа в его жизни просто не было, но на ум ничего не приходило. Они прожили вместе десять лет и не успели узнать друг друга. Странно, если встретиться им предстоит в Сибири…

Внезапно Сашу посетила странная мысль: "А что, если я больше не вернусь сюда? В этот дом…"

Медленно переводя взгляд, он внимательно осмотрел свою комнату как бы заново. Она стала Сашиной всего несколько месяцев назад, но он уже успел прижиться в ней и чувствовал себя здесь — дома. Может, даже с самого начала, как только вошел. По крайней мере, он совсем не помнил того, как осваивался.

Висевший над его кроватью старинный барометр, на котором вместо цифр были надписи "Дождливо" и "Ясно", обещал сухую, теплую погоду. Саша всегда думал, что этот прибор старше дяди Валдиса, но спросить у него не успел… Он даже не догадывался, как много можно узнать от этого молчаливого старика, похожего на сморщенного мышонка с большими, сероватого цвета ушами. Саше так и не удалось понять, как дядя относился к нему: тот ни разу его даже по голове не погладил. Но, с другой стороны, дома ведь не завещают тем, кого терпеть не могут…

"И он тоже влюбился в Иоланту, — удивился Саша уже не в первый раз. — Она же красавицей была! Разве ей мог понравиться такой, как он? Жалко, что он не нарисовал возле пещеры еще и Генриха. Интересно бы посмотреть, каким он был… Священник. Надо же! Я и не знал, что в священника можно влюбиться".

Точно и в самом деле прощаясь, Саша подержал в руке твердую сосновую шишку, привезенную из Латвии. И осторожно пошуршал песочными часами. Только мама знала, что он взломал их перед отъездом и заменил песок балтийским…

"Лильке тоже можно сказать об этом, — решил Саша. — Она поймет…"

Вообще-то, он не особенно тосковал по той стране, которая никак не могла стать для него ни чужой, ни до конца родной. Лишь изредка ему снилась квартира, которую они снимали, потому что своей у них никогда не было. Квартирка была маленькой — две смежные комнаты. Там Саша спал в проходной, а здесь у него появилась своя, и это ему, конечно, нравилось больше.

Он только все подначивал маму переклеить обои: Что это за комната для мальчика? Все стены в каких-то розочках! Уже несколько раз поклявшись, что возьмется за это, она с самого начала лета собиралась затеять ремонт, но Саша подозревал, что до дела так и не дойдет. С повседневной работой по дому его мама справлялась без стонов, но даже мысль о чем-то более грандиозном повергала ее в уныние.

Сашке было жалко ее, и он уже перестал заговаривать о чудовищных стенах в своей комнате. По возможности он залепил их плакатами и гигантским генеалогическим древом царского рода, которое перевесил из дядиной комнаты. Когда Саша снял его со стены, оказалось, что обои под ним насыщенного золотистого цвета, а не блеклые, как на других стенах. На секунду ему почудилось, что в стене открылась дверь, и оттуда хлынул поток солнечного света. Но только сейчас, припомнив, Саша понял, что это смахивало на тот вход в пещеру, который нарисовал дядя.

"Этого не может быть, — подумал он убежденно. — В пещере всегда темнее, чем снаружи. Там же не может быть электричества! И орган тот не из золота сделан… Трубы у него блестят, конечно, но не так же! Тем более, он уже такой старый…"

Кто-то шепнул прямо над его ухом: "А что если он и вправду волшебный?" Или это просто подумалось, но как будто кем-то другим… Сашка даже оглянулся, хотя и понимал, что за спиной никого не окажется. Только воробей весело прыгал по подоконнику, то и дело склевывая что-то невидимое.

— Это ты сказал? — спросил Саша шепотом, сам себе криво усмехнулся и вдруг понял, что сделал это потому, что допустил эту дикую мысль: воробей услышит его. Не просто услышит звук и шарахнется, а услышит, как человек. И поймет.

Он даже потряс головой, в которую лез всякий бред. Вся эта история, в которую Саша ввязался по Лилькиной милости, и безо всяких говорящих воробьев здорово смахивала на сказку. И они ведь собирались войти в эту сказку. Даже мама… Даже Иоланта…

"А если мы оттуда не выйдем?"